Город вторых душ

«Как раньше» означало вернуться к вранью. Иначе ничего не сработает. Близкий к отчаянью, Северьян вышел из дома и присел на ступень. Достал телефон. Директ трещал от просьб изгнать сущность, снять порчу и венец безбрачия, дать совет, как вернуть загулявшего мужа, исправить нрав супруги, излечиться от рака, какую молитву прочесть, чтобы сын-подросток перестал грубить и снова стал уважительным и послушным сыном, присушить, отсушить, бросить баб и перестать бухать. Люди, люди, люди. Если бы у меня была эта молитва, я распечатал бы ее и повесил на каждом столбе. Если б я мог излечить вас, то пришел бы в каждый дом. Если б я был тем, кто вам нужен, навсегда остался бы рядом, но я ничего не могу и не знаю, я шарлатан, и я умираю.

Разослав несколько сообщений с обещанием скидки за срочность, Северьян через полупуть вернулся в город. Вряд ли из этого что-то выйдет. Из двадцати жалоб на присутствие «сущности» оправданной оказывалась только одна. На часах почти полночь. Но надо искать. Если бы не Куделька, он бы просто лег и закрыл глаза, и сложил руки на груди, чтобы хотя бы в вечность отправиться благопристойно. Если бы не Куделька.

«Ты сдохнешь первым».

Северьян потер глаза, но сообщение не исчезло. Он сдохнет первым, вот, значит, как. Не отвечать. Делать. К черту треп.

«Это я их забрал».

Не отвечать. Люди начали откликаться на предложение о встрече. Кто-то отказывался, кто-то соглашался. Впереди ждало много работы.

«Чтобы они не достались тебе».

Нужно было обойти их всех, проверить каждую квартиру, не задерживаться там, где пусто, без застолий, бесед и пыли в глаза. Просто обойти их всех, и найти.

«И теперь ты сдохнешь».

Найти хотя бы одного Есми за сегодня.

– Да пошел ты, – сказал он телефону и отключился.

Разброс адресов был как всегда огромный. По опыту Северьян знал, что верняк – не в городе, а в тех сообщениях, где кто-то просил за мать или бабушку, живущих в деревне и с соцсетями не в ладу. Но времени на дорогу не было. Оставалось надеяться на чудо – старые дома с историей, самоубийц, алкашей, поножовщину, всю человеческую ненависть, заключенную в четырех стенах.

Чуда не произошло. Первый дом оказался одним из тех, что в силу качества материалов возводятся уже старыми. Лет пять, максимум семь, решил Северьян, ощущая тоску уже от окрестностей. Рядом замусоренный овраг, хлипкий мостик, гаражи. Часть окон выходит на глухую кирпичную стену военной части, тут же, рядом – недобитые деревянные бараки, все еще жилые, хотя для жизни явно не предназначенные, вот бы где пошерудить… Хозяйка встретила его в кружевном пеньюаре. Заметно сошла с лица, увидев перед собой не красавчика-священника в фото, а его, измученного мужика в дедовых обносках. Даже чаю не предложила. Впрочем, попыталась пересказать историю своей жизни, грозившую затянуться до рассвета, но Северьян все понял.

– Здесь ничего нет.

– Но…

– Чистая квартира, – угрюмо произнес он, глядя в пол, и вышел. У него не было времени.

Чистой оказалась и следующая, и еще одна, и еще. Уходя, Северьян тащил за собой ошметки своей репутации. Он не делал того, что от него ожидали, не был ни загадочен, ни мил. Его рвало в хозяйские унитазы. Утром все эти люди, конечно, напишут, какое он чмо, не выбирая выражений, и будут правы. Линчевать – это по их части. Как только ты перестаешь улыбаться и соответствовать, оказывать услуги надлежащего качества, выглядеть красивой картинкой, окружать себя ореолом полюбившегося образа. Да, они будут правы, а он – нет.

Стоя на коленях за дверью очередной пустышки, Северьян закрыл глаза, как ему показалось, в самый последний раз. Все варианты были исчерпаны. И тогда он заполз в полупуть, чтобы спокойно умереть там в одиночестве неподалеку от всех этих украденных детей, для которых ничего не сделал, но вместо обычной изнаночной тишины услышал истошный женский крик.

* * *

Визжала Марина. Коршуном налетев ему на спину, она изо всех сил молотила по ней кулаками, в то время как сам Северьян с удивлением разглядывал свои руки. Они сомкнулись на горле Игната, голова парня болталась из стороны в сторону, в белых глазах читалось смирение. Он не сопротивлялся.

– Тань! – крикнула Марина. – Таня-а!

Нарисовавшись на пороге, юная двоедушница, ранее известная как Спаун, бросилась на помощь подруге. Вдвоем они оттащили Северьяна от жертвы и загородили Игната собой. Две разъяренных девчонки прятали за спинами своего мертвого приятеля. В другое время Северьян похохотал бы от души, но сегодня чувство юмора ему отказало.

– То, что я должен успеть сделать, – сказал он, – важнее него. Отдайте.

Обе в унисон помотали своими глупыми одурманенными головами. Но он не терял надежды пробить брешь в этой и без того утлой преграде, снести которую одним ударом не составило бы ему труда.

– Я могу спасти жизни. Много жизней. Он нужен мне сейчас. То, что у вас здесь происходит, – противоестественно.

– Ты противоестественный, – подала голос Таня. – И я тоже. В нашей жизни вообще нет ничего нормального, ты разве не понял?