Город за рекой

Анна все еще лежала, отрешенная, когда Роберт окунул голову в ушат с водой, освежив лицо после бессонной ночи.

Он вышел из комнаты и через галерею прошел в служебные помещения Архива. Перкинг разбирал очередную партию вновь поступивших бумаг, книг и прочих материалов. Старый ассистент пристально и значительно посмотрел в глаза архивариусу, как будто хотел сказать, вот, мол, дошло до него, затем протянул ему руку, что бывало редко, в знак утреннего приветствия.

— Поступления, — сказал Перкинг, — идут огромным потоком, так что все наше рабочее время, предназначенное еще и для освоения и учета постоянных фондов, уходит теперь на разборку ежедневных партий нового материала. Наши регулярные списки для Префектуры мы уже едва ли сможем успевать составлять, и гора бумаг, откладываемых для решения, все растет, поскольку нет возможности просматривать их. Человечество, должно быть, пребывает в небывалом смятении, и последствия катастроф проникают в наше уединение. Поэтому Префектура, видимо, изменит методы работы — или назначит в Архив новых ассистентов для временного исполнения обязанностей. Я докладываю вам об этом случае потому, что за время моего пребывания в Архиве еще никогда не возникала необходимость прибегать к столь решительным мерам и именно вы, господин доктор Линдхоф, несете ответственность за ход Архива.

— В настоящий момент, — сказал Роберт, придавая словам особый смысловой оттенок, — я действительно, кажется, осознал свою ответственность за наш Архив. Вместе с тем пришло, как я понимаю, время, когда я должен перейти от моих до сих пор скорее дилетантских занятий к совместной практической деятельности и принять участие, если требуются люди, в разборе самих бумаг.

Старый Перкинг заметил ему, что решение на этот счет не может приниматься самолично, но должно быть согласовано с Префектурой, а какие у нее замыслы относительно архивариуса и хрониста — это ему неизвестно.

Роберт подумал и решил воспользоваться своим правом на телефонную связь с Префектурой. Когда он соединился с секретариатом, то в ответ на его просьбу вежливо сообщили, что разговору с Высоким Комиссаром ничто не препятствует, однако срок встречи в настоящий момент не может быть назначен, поскольку тот сейчас занят особо важными делами. Но, так или иначе, архивариусу уже отправлено письмо, так что он в ответном письме может заодно изложить и свою просьбу. Впрочем, известно, что проводится уже строгая чистка фондов. Господина архивариуса непременно уведомят, еще до истечения нынешней фазы Луны, когда именно может состояться встреча с Высоким Комиссаром. В заключение говорящий сказал, что секретариат уполномочен особо поблагодарить господина хрониста за ту неустанную деятельность, которую, как оценивают в высшей инстанции, он осуществляет в интересах города. Прежде чем положить трубку, архивариус сделал легкий поклон.

Возвращаясь через галерею в свою комнату в противоположном крыле, он утешал себя мыслью, что эта вторая встреча с Высоким Комиссаром, быть может, окончательно внесет ясность в его судьбу.

Поднос с завтраком уже стоял перед дверью на банкетке. Когда он вошел в комнату, шторы были раздвинуты и окно распахнуто. Анна, опершись на белый подоконник, смотрела на улицу. Он подошел к ней и обнял за плечи. Она повернула к нему восковое лицо, и он слегка коснулся губами ее лба.

— Доброе утро, Роберт, — сказала она.

— Хорошо ли ты отдохнула? — озабоченно спросил он, беря ее за руку и ведя к креслу, стоявшему у стола. — Ты так крепко спала, Анна.

— Это был не сон, — возразила она. — Это было бесконечное блуждание над краем бездны. Я как будто уже прошла тропой демонов. Но не будем об этом. Я ничего больше не знаю.

Голос ее звучал холодно и, как ему казалось, нарочито сдержанно. Она почти не ела, изредка бросая украдкой взгляд на него.

Когда Роберт заговорил о службе, которая определенным образом сказывается на нем, она заметила в ответ, что само собой понятно, что это значит, когда кто-то поселяется в Старых Воротах.

— Кто бы мог подумать, что тебя назначат нашим хронистом! — сказала она. — Сюда, как я слышала, приглашают обычно поэта, художника. Хотя в тебе, если разобраться, тоже есть что-то от художника, это, пожалуй, способность подмечать, наблюдательность.

— Удивительно, что ты говоришь прямо как мой приятель Катель о хронике, но я, увы, еще ни строчки не написал и, значит, ничего пока не сделал из того, что мне поручено Префектурой.

Анна в ответ на это сказала, что Префектура, от которой ничто не остается скрытым, меньше, быть может, нуждается в его записках, чем люди, еще пребывающие по ту сторону реки.

Роберт помолчал, как бы соображая.

— Ты боишься меня? — спросила она. — Я для тебя чужая теперь, когда мы все узнали друг о друге?

— Точно такой же вопрос мог бы и я задать тебе, — возразил он.

— Но я верю в тебя.

— Этот вечный свет, который делает меня больным, — сказал он, — это нещадное солнце в небе, изо дня в день, которое иссушает чувства, раздражает нервы, чтобы обольщать нас иллюзиями в этом призрачном мире.