— Но, дорогой мой, — возразила она, — что тебя тут удивляет? Ты не знаешь, что всегда, когда я сплю, ты с мной, что я давно и навсегда твоя. Ты так быстро забываешь. Ведь пути назад больше нет.
Он насторожился. В ее глазах мерцал сомнамбулический блеск, как отсвет чего-то далекого и таинственного. Свечи на столе слабо мигали.
— Ты думаешь, — сказал он после некоторого молчания, — что мы переживаем действительность лишь в наших представлениях?
— Я уже не чувствую больше никакой разницы, — проговорила она распевно. — Грезы и явь — это только разные обороты круга, в котором мы движемся. Ты знаешь это. Разве мы не воображаем, что мы живем, тогда как на самом деле…
— И все же, — перебил он, — мы нуждаемся в утешении, в согревающем присутствии.
Анна кивнула.
— Да, — согласилась она, — в любви.
Роберт встал и склонился над нею.
— Иначе, — сказал он, — мы задохнемся в себе, в одиночестве, иначе нас поглотит пустыня. Идем.
Она уже сбросила туфли с ног.
— Даже если это только фата-моргана, — сказала она весело.
Она увернулась от него и босиком стала расхаживать по комнате, суетясь и наводя порядок. Передвинула вазу с фруктами на столе, подобрала крошки с пола, потом долго возилась у умывальника. И снова принялась переставлять что-то и перекладывать.
— В этот час необходимо всегда все разложить по местам, — объясняла она Роберту, который нетерпеливо наблюдал за ее возней. Она пошарила в своей сумочке. — Когда темно, когда наступает решающая минута, все должно быть в порядке.
Это было копошение, какое-то бессмысленное, ненужное, как казалось ему, занятие мелочами. Может быть, она страшилась предстоящего, того, что готовила им ночь в их совместной судьбе? И он сказал ей:
— Не волнуйся. Все идет так, как нам предначертано.
От нее не ускользнула растерянность, сквозившая в его голосе.
— Я принадлежу тебе, Роб, — сказала она и любовно провела рукой по его волосам.
Нервы у него были напряжены.
Она подошла к окну, приотодвинула штору. Неподвижно лежало звездное небо над силуэтами домов. Луна взошла.
— Ты еще над землей живешь, — сказала она, отходя окна. — Какое преимущество.
Не заметила ли она уже раньше, что его квартира находится в Старых Воротах? И потому уклоняется теперь от него? Нет, она непринужденно подошла к нему.
— Ты не допускаешь, что какие-то вещи существуют только в нашем представлении?
— Такое, пожалуй, невозможно, — возразил он, — ведь то что есть в нас, должно присутствовать и вне нас.
— Ты рад, что я здесь? — спросила она, садясь к нему на колени. — Я все должна знать о тебе, — сказала дна, — все, что ты думаешь, чувствуешь сейчас, во что веришь.
Она теснее прижалась к нему, но, когда он поцеловал ее, осталась странно холодной в его объятиях.
— Идем, — нетерпеливо позвал он. Ее рука, холодная, только слабо шевельнулась в ответ на его пожатие.
— За чем мы, собственно, гонимся, — сказала она.
Когда свечи были уже погашены, сквозь щель в неплотно задвинутой шторе протянулась полоса лунного света.
Роберт вздрогнул, когда обнаружил на ее отсвечивающей белизной груди какой-то твердый предмет величиной с монету, прикрепленный к тонкой шейной цепочке. В тот же миг он вспомнил о номерном знаке, который видел у художника. Анна смущенно призналась ему, что носит амулет. Это была литая металлическая копия древней ассирийской клинописной печати с изображением прыгающего единорога, которую она еще молоденькой девушкой показывала ему в их первую встречу.
— Анна! — воскликнул он счастливо.
Она уже не стеснялась повязки на запястье левой руки.
— Я сама это сделала, — спокойно сказала она, когда он увидел между рваными краями раны перерезанную артерию, — тогда, во время поездки в горы.
Леденящее предчувствие сжало его сердце.
— Но, — пробормотал он, еще жарче лаская любимое тело, как будто еще и еще раз хотел увериться в реальности ее существования.
Она нежным объятием подавила его вопрос.
Ничего чуждого, казалось, не было между ними.
Черты ее лица как будто даже помолодели; внезапно, в минуту страстного объятия, ему показалось, что он держит в руках изваяние. Точно холодом смерти пахнуло на него.
Анна с криком вскочила.
— Так ты, оказывается, дух во плоти и крови! — вскричала она страшным голосом. Она, сама не своя, смотрела на него в совершенном недоумении; спазм ужаса сдавил ей горло.
И тут Роберт ощутил во рту разъедающий привкус горечи, подобно яду, обжигающей насквозь все нутро. Страшная внезапная мысль мелькнула в уме его, оглушила и отрезвила, ослепила и дала прозрение одновременно.
То было уже не помутнение, не туман, то было полное помешательство. Он сжимал в объятиях призрак, дарил любовь женщине, которой больше не было в живых. До него вдруг разом дошло, где он был, среди кого находился все это время, жутко гнетущее и точно застывшее на месте: среди фантомов, теней, которые только имитировали жизнь. Словно завеса отдернулась перед ним, и действительность предстала в ее обнаженном зловещем виде: он жил в городе мертвых.
— Ты, — донесся до него снова голос возлюбленной, в котором слышался нечеловеческий ужас, — ты просто не наш, Роберт!