Город заката

Когда Иисус Навин вместе с Ковчегом Завета перешел Иордан, обрезал всех, кто оставался необрезанным в пустыне и установил лагерь в Иерихонской долине, ему явился Господь и сказал: «Теперь Я откатил от вас проклятие египетское». После этого Иисусу Навину явился ангел-загадка, назвавшийся вождем воинства Господа. Иисус поклонился ему, и началась осада Иерихона. Вопрос в глаголе «откатил» — «гилгул». В синодальном переводе вместо него использован «снял» (проклятие). В Новом Завете перед вестью о воскрешении камень откатывается от гроба. Видимо, почти магический английский оборот — символ свободы, воплощенный в рок-н-ролле, — rolling stone — имеет в виду именно тот самый откатившийся камень Нового Завета. Кроме того, «гилгул» означает также круговое движение, совершаемое душой при перерождении. То самое место, где Иисусу Навину было объявлено об откате с евреев египетского проклятия, есть большой секрет современной археологии: усилия найти Гилгул весьма значительны. Но самое интересное и главное — иное: «гилгул» значит «откатить» — проклятие или камень. «Закат» — действие не столько обратное «гилгулу», сколько однокоренное «откатить» в русском языке и уж точно родственное понятию кругового движения, совершаемого при перерождении дня в ночь и ночи в день. Уверен, что необходимо думать об Иерусалиме, где откатываются камни, солнце и египетские проклятия, где человек перерождается и становится свободным. Иными словами, Иерусалим и мог бы быть тем самым искомым Гилгулом.

59

Иерусалим с его сутью — сутью Храма — есть единственное место, где в пустырях и камнях воплощается мечта многих мертвых и живых людей. Этот город обладает неповторимым ландшафтом, уникальным воздухом — его нельзя ни умалить, ни забыть. Иерусалим не столько произведение искусства, как иные города, сколько — произведение надежды: на избавление и вечную жизнь. Его роль во Вселенной уникальна. Он — залог будущего. Человек покидает мир, а Иерусалим остается, ибо остается надежда. Иерусалим делает надежду вещной, уравнивает ее с настоящим. Здесь слеза обретает облегченье, и суть сердца становится зримей.

60

БЕЛЫЙ ГОРОД

I

На мраморной доске шахматы из аметиста.
В окна сад перекипает бугенвиллией,
благоухают плюмерия и олеандр;
над соседней кровлей левитирует
бронзовый Будда, беременный солнцем.
Такова квартира в Рехавии, в ней на потолке
из флуоресцентной бумаги наклеены звезды.
И когда Будда закатывается за кровлю,
а сумерки втекают в сад и окна,
бумажное созвездие тлеет над изголовьем.

II

Лунное тело перед балконной дверью,
распахнутой в заросли роз и шиповника, —
не решается сделать шаг: будущего
              не существует.
Самое страшное во взрослой жизни —
не то, что время истаяло, а невозможность
застыть, уподобиться шпанской мушке,
утопающей в слезе вишневой смолы.
В Суккот поются нигуны, псалмы и песни.
Окна распахиваются Малером, Марли, Верди…
Воздух дворов зарастает монетами цдаки —
серебро и медь заката ссыпаются каждому
              в душу.

III

Мир в это время года состоит из благодарения.
Солнце падает в пять часов пополудни,
будто торопится к началу дня, как в детстве
хотелось скорей заснуть, чтобы вновь
              насладиться утром.
Человек состоит из голоса и горстки
              воспоминаний.
Город, в котором он идет, подобно игле
              в бороздке,
по узким, заросшим доверху камнем улочкам,
заново извлекает одному ему ведомую мелодию.

IV