Города и встречи

Уважаемый Павел Николаевич, я чувствую, что сбиваюсь с плана. Я еще не успела вскрыть свою мелкобуржуазную и интеллигентскую сущность. Я успела только объявить, что чувствую себя еврейкой.

Отец мой был инженер. После женитьбы он странствовал по разным городам в поисках заработка. Я родилась в Варшаве, но совершенно не помню этого города, так как меня увезли оттуда, когда мне исполнилось два года. Я родилась в 189… году. Разрешите мне, Павел Николаевич, не называть последней цифры. Я трусиха и боюсь показаться старой. Эта боязнь началась у меня с двадцати лет и будет продолжаться до пятидесяти. С тринадцати лет я прибавляла себе года и до восемнадцати. Я не думаю, Павел Николаевич, что это очень оригинально, но я органически не могу поступить иначе.

Итак, в детстве меня часто перевозили из города в город. Как инженер, отец мой получил бы легко казенную службу. Но этому мешали два обстоятельства: он был еврей и он не умел уживаться с начальством. Кроме того, его всегда тянуло на новые места. Каждая новая работа увлекала его. Помню, как я гордилась в детстве тем, что он выстроил конку в одном из городов, где мы жили. Так, я думаю, должна гордиться дочь главного инженера Волховстроя[677], если она у него имеется. В то время кроме книги моим главным увлечением были постройки. С моими приятелями мальчишками (девочек я недолюбливала) мы постоянно строили шалаши и рыли пещеры. Зимой мы жили в шатрах под опрокинутыми стульями. К девяти годам я прочла Пушкина, Некрасова, Гоголя, Тургенева и Достоевского. Первое стихотворение я сочинила лет восьми. Оно было написано на французском языке, и в нем требовалось, чтобы немцы возвратили французам Эльзас и Лотарингию[678]. Вдохновительницей этого стихотворения была мадемуазель Нико. Мадемуазель Нико, моя воспитательница, сама сочиняла стихи и переписывала их в зеленую бархатную тетрадь, которую прятала на дно сундука. В те дни, когда я вела себя примерно, она читала мне отрывки из своей поэмы, что-то о Христе и о крошках хлеба, падающих с его стола, а также о псах. Кроме того, она рассказывала страшные истории о лунатиках, от которых у меня волосы становились дыбом. Вместе с нею мы плакали над «Отверженными» Виктора Гюго. С того времени у меня осталась некоторая слезливость. Восьми лет я поступила в гимназию. Мы жили тогда в Лодзи. Это настоящий фабричный город. Фабрики в нем расположены не на окраинах, а разбросаны по всем улицам, через каждые три дома попадаются их красные большие корпуса с высокими трубами. Угольная пыль летает по городу. В городе нет ни одного сада. Нигде я не видела такой нищеты, разве только в Галиции в 1916 году, в разоренных войсками местечках.