Городок мой, Сиривада

Пиллай уверил ее, что деньги тестю посланы. Теперь ему оставалось только раздобыть каменного идола. С помощью трех преданных друзей он выкрал статую из покинутого храма. Все сошло благополучно, но на дороге кто-то закричал: «Воры!» — и погнался за ними. Друзья разбежались кто куда. Задыхаясь, Пиллай втащил каменного идола в какую-то хижину. Преследователь не заметил этого и пробежал дальше. Хижина как будто бы была пуста, но когда Пиллай зажег спичку, он увидел чью-то тень в углу.

— Кто там? — раздался женский голос. Страха в нем не слышалось.

— Тише, — зашептал Пиллай и зажег еще спичку, — у вас есть лампа?

— Нету.

— Вы одна тут?

— Да.

Он попросил разрешения остаться в хижине до утра. Она позволила. Потом Пиллай стал регулярно навещать Сендамарай, каждую неделю ходил к ней в Понналур.

Паваналь скоро узнала, что муж обманул ее в истории с драгоценностями. Она так бушевала, что Пиллай предпочел убраться из дому и провел неделю у Сендамарай. Вернувшись, он обнаружил, что жена уехала, забрав все деньги и утварь из дома и товары из лавки. Тем не менее Пиллай был на вершине блаженства.

Четтияр вспомнил, как приезжал в дом Пиллая, когда там уже поселилась Сендамарай. Он любовался ее улыбкой, приветливым и учтивым обращением с покупателями. Даже старикам приятно было получить пачку сигарет из ее рук.

Узнав о Сендамарай, Паваналь явилась в деревню со своим отцом и обратилась с жалобой в панчаят. Однако решение было вынесено в пользу Пиллая, поскольку жена уехала в его отсутствие и увезла столько вещей, что не могло быть и речи о компенсации.

Четтияр снова вспомнил Сендамарай, ее радостную улыбку, крепкие груди, приподнимавшие блузку, страстные объятия… Он тряхнул головой — разве можно так думать о мертвой!

Продавцы продолжали толковать о Пиллае и Сендамарай.

— Пиллай от нее без ума был… В городе разное говорили, но он и слышать ничего не хотел!

— Ну, что бы там ни говорили, а она принесла ему удачу.

Да, Сендамарай его порядком дурачила, подумал Четтияр.

В это время они подошли к храму. Четтияр увидел Пиллая, небритого, с опухшими глазами. Четтияр обернулся к своим спутникам:

— Вы не входите, я сам с ним поговорю. Оставшись наедине с Четтияром, Велю Пиллай залился слезами. Четтияр пытался его утешить.

— Вы же мужчина. Возьмите себя в руки!

— Не могу я жить без нее. Лучше бы мне умереть… Она была такая хорошая…

Голос Пиллая прервался. Четтияр почувствовал, что именно сейчас он мог бы развеять горе вдовца своими разоблачениями.

— Если бы вы знали… — начал он.

— Я и так знаю, что все сплетничали о ней без устали и вас настроили против нее, наверно… Все это враки!

— Да разве…

— Я знаю, о ней говорили, что она мне изменяла. Скажите честно, вы этому верили? Могли вы поверить такой гнусной лжи?

— Нет, — неожиданно для себя сказал Четтияр.

— Все, кто так о ней говорил, негодяи! — страстно воскликнул Пиллай. — Я был счастлив с ней… А если она и изменяла мне, какое дело этим людишкам? Они просто завидовали, что у такого старика, как я, жена молода и красива…

А может быть, он не так наивен, как я думал… Да и к чему теперь эти разоблачения? — размышлял Четтияр. Она сделала его счастливым, и он будет вспоминать о ней с благодарностью.

— Пойдемте домой, Пиллай, я голоден, — сказал Четтияр.

Они вышли из храма и направились к рынку.

Перевод З. Петруничевой.

Кешав Гопал

ТУЛИКА

В воскресенье с самого утра настроение у меня было унылым, как пасмурное небо. В полдень я перекусил и хотел вздремнуть, но заснуть не смог. Встал, решил порисовать, но ничего не выходило. Словно воду в пустыне искал. Вот так иногда почему-то мысли мои спутываются в клубок, и я не могу работать. Сколько раз я гадал, чем это вызвано, но так и не понял.

Я промучился весь день.

Вечером я переоделся и вышел на улицу. Выпил кофе в ближайшем кафе и отправился на пляж. Автобуса прождал целых полчаса.

Воскресный пляж — зрелище, похожее на праздничное гуляние. Какое разнообразие красок, нарядов! Здесь можно встретить людей всех национальностей. По песчаному берегу парами прогуливаются мужчины и женщины. На некоторых из них приятно взглянуть, вид других вызывает отвращение, а иных — чувство досады.

Я нашел уединенное место, лег на песок и закурил.

С моря дул прохладный ветерок, и красиво вспенившиеся волны плавно подкатывали к берегу, устало обнимая песок. Ребятишки строили из песка домики, весело прыгали по воде.

Небо меняло цвета, будто каждое мгновение примеряло новое сари. И я чувствовал, как угасшее вдохновение вновь рождается во мне. Вероятно, любого художника волнует море.

Как необыкновенно светит луна! Кружево сияющих звезд… Шум воли… Гудок парохода вдали… Маленькие рыбацкие лодки… Темное небо, у горизонта сливающееся с морем… Я задумался.

Путями моей памяти странствовали художники. Гоген, Ван Гог, Мане, Руссо, Репин, Пикассо, Равиварма, Дамерла Рамарао, Венкатрао[85] — все они посвятили свою жизнь искусству. Мне вспоминались их трудности, их лишения.