Городок мой, Сиривада

Я думал, что человек, который не в силах переносить удары судьбы, не может стать настоящим художником. Художник не смеет жить спокойно. Он должен непрерывно трудиться ради единственной цели — достижения высочайших вершин творчества.

На пляже в это время проходил митинг. Собралась толпа, и какой-то деятель с высоких подмостков бросал в простодушных людей слова:

Голод… Бедность… Болезни… Планы… Фабрики… Безработица… Проституция… Планирование семьи… Фальшивыми нотами вторгались они в гул моря. Время от времени люди аплодировали. Народ верит красноречию политических деятелей, хотя их обещания часто остаются пустыми фразами.

Не знаю, сколько времени я просидел на пляже.

Полез в карман — пачка от сигарет пуста. Взглянул на часы — без четверти одиннадцать.

Стало безлюдно. По небу плывут густые облака, тускло светит луна.

Я поднялся и медленно пошел по пляжу.

Разноцветные огни набережной ослепляли своим блеском. Огнями, как москитной сеткой, был покрыт весь город. Я шел, заслонив глаза рукой.

Невдалеке, у рыбацкой лодки, мелькнула тень. Как только лодка осталась позади, я услышал, что кто-то движется за мной.

Звон металлических украшений… шелест сари… позвякивание стеклянных браслетов… легкий запах жасмина…

С моря подул пронизывающий ветер.

Я оглянулся, но никого не увидел. А шаги послышались опять. Вскоре я ощутил чье-то горячее дыхание.

Обернувшись снова, я услышал тихий смешок. Потом разглядел девушку. Незнакомка кокетливо улыбалась.

Не обратив на нее внимания, я двинулся дальше.

Вдруг на мое плечо опустилась рука. Мурашки пробежали у меня по телу при этом прикосновении. Я замер.

С улицы доносился шум автомобилей.

Теперь девушка стояла передо мной, повернувшись спиной к морю.

— Пойдешь? — тихо проговорила она.

Меня будто молнией ударило.

Я слышал, как об этом рассказывали, даже читал в книгах, но ничего подобного со мной еще не случалось. Я растерялся. В сумрачном лунном свете отчетливо вырисовывались линии ее стройного тела. Голос показался мне приятным.

Она опустила ресницы.

Так это, оказывается, проститутка! И она шла за мной! Я ругал себя за то, что засиделся на пляже допоздна.

Не отвечая, я отодвинулся от нее. Рука снова легла мне на плечо.

И тут я принял решение.

— Сколько? — спросил я.

В нашей стране мало что продается по твердым ценам. Даже за сигареты иногда платишь больше, чем обычно. Например, в некоторых кинотеатрах во время перерыва сигареты продаются по более высоким ценам. И курильщикам ничего другого не остается, как покупать. На рынке вещь, за которую просят шестьдесят рупий, можно выторговать за шесть.

Я ненавижу торговаться, но что поделаешь… Если не поторгуешься, то и рикше вдвойне заплатишь. В наши дни без этого не обходится ни купля, ни продажа.

— А сколько дадите?

— Я хочу услышать твою цену.

Мы говорили по-тамильски.

— За всю ночь — десять рупий, до конца последнего сеанса кино — пять.

Так в нескольких словах она оценила свою плоть и кровь, свою юность и то наслаждение, которое она дает мужчинам.

Красота в нашей стране совсем не ценится. Красота стоит так дешево, что ее выгодно экспортировать за границу; ею торгуют, как всем прочим.

Я облегченно вздохнул — дело улажено, и торговаться не пришлось.

Я сказал, что пойдем ко мне. Девушка кивнула.

Задумавшись, я шел впереди, она следом.

Выйдя на набережную, мы быстро поймали такси, сели рядом на заднее сиденье. Она опустила голову.

— Джорджтаун, — сказал я водителю.

От света уличных фонарей на наших лицах возникали причудливые тени. Я незаметно взглянул на девушку. Какое простодушие, какая печаль в ее глазах…

Внезапно я вспомнил, что давно не ел, и ощутил страшный голод. Я попросил остановить машину на площади Минт.

Я подумал, что неплохо было бы зайти в кафе. Девушка, видно, тоже давно не ела.

Башенные часы на площади Минт показывали около двенадцати, и в кафе было почти пусто.

Мы сели в уголке. Я заказал два омлета и чапати[86].

В течение десяти минут, пока не принесли заказ, я не знал, как себя вести. Решил отпустить такси, позвал шофера и расплатился.

Потом я стал рассматривать девушку. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. С голода она взялась за это или ее развратили? Казалось, чья-то злая рука с ненавистью смяла эту только что раскрывшуюся розу.

Правильные черты лица, блестящие вьющиеся волосы, слегка припухлые губы…

Официант прервал мои размышления. Лишь только девушке подали тарелку, она с жадностью стала запихивать в рот еду. Два человека, сидевшие за соседним столиком, уставились на нас. Мне стало неловко, я разозлился. Отвратительно было смотреть, как она ест. Но голод не знает стыда. Когда же она ела в последний раз? В одно мгновение тарелка ее опустела. Как этим женщинам удается, спрятав голод в желудке, дарить другим счастье — непонятно.

Когда мы пили чай, девушка благодарно взглянула на меня. В ней появилось какое-то изящество. На пляже она положила руку мне на плечо, но в остальном вела себя пристойно. Простодушное существо! — подумал я и тут же возразил себе: — Вздор, все это игра.