Городок мой, Сиривада

С того самого дня он знай гнул спину. Делал все — и большую работу, и малую. Даже повзрослев и став настоящим землепашцем, он самовольно ни за что не брался. Дело отца — распоряжаться, дело Нагабхушана — указания выполнять. Поле надо вспахать — он пашет, урожай убирать — он убирает. Не то чтоб он не знал, когда и какую работу по хозяйству следует выполнять. По правде говоря, знал лучше, чем отец. Но слово отца для него было законом.

Он был убежден: что бы ни сказали старшие, как бы они ни поступили — все только на пользу молодым. Поэтому, не спросив отца, он ничего не предпринимал.

Когда Бхушану было восемнадцать лет, он услышал слово «коммунизм». Слово это тогда только-только пришло в их деревню. Коммунисты по деревням организовывали крестьянские союзы, союзы батраков, союзы молодежи. Многочисленные сверстники его один за другим вступали в эти союзы. Выписывали газеты, устраивали собрания, занимались в кружках. Вся деревня всколыхнулась. Вскипела было и у Бхушана кровь. Но отец новых веяний не одобрял. «Тьфу ты, зачем крестьянам с политикой связываться? Это тем, кто бездельем мается, всякие партии нужны», — неприязненно говорил он.

Бхушан рта в ответ не раскрыл — настолько был послушен. Да что говорить! Даже в кино в соседний городок он не ходил, если отец не позволял.

— Что еще за кино! Дрянь, а не кино. Никакой морали. Сядь лучше спокойненько и читай «Махабхарату» или «Рамаяну». Тут тебе и мораль, тут и добродетель, — говорил обычно отец.

После ужина Бхушан раскрывал «Махабхарату» либо «Рамаяну» и громко читал вслух. Понимал он в них немного. Поймет — не поймет, а только читает до тех пор, пока глаза не начинают слипаться.

И вот у этого самого Бхушана почтения к отцу немного убавилось. И все из-за женитьбы. К тому времени ему было уже двадцать два года. Как-то один из родственников, будучи у них в гостях, между прочим спросил, не подыскивают ли парню невесту.

— Чего с этим спешить?! — отрезал отец. Бхушану такой ответ не понравился. Как это «чего спешить»? Он вон какой здоровый, весь силой налит! Ему, главному в доме работнику, то мать, то сестра обед в поле носят. Ну не стыдно ли? И как только отец этого не понимает! Мать и то вступилась за сына:

— Не слушай ты его! — сказала она родственнику. — Дочери уже все замуж повыходили. Одна ведь я, сколько же мне еще дом на себе тащить! Если есть какая-нибудь хорошая девушка на примете, скажи, женим мы его.

Мать в эту минуту в глазах Бхушана была красивей, чем луна в вечернем небе. А на отца он страшно рассердился, но злости своей сразу не показал, а дал ей выход на другой день, когда пришли соседи торговать у них быка. Варадайя заломил немыслимую цену, и покупатели ушли.

— Надо было уступить, куда он годится-то! — раздраженно бросил Бхушан.

— Что он старый или негодный какой — себе в убыток его продавать. Молодой бык, еще лет десять прослужит, — отвечал Варадайя.

— Молодой! С молочными зубками… — съязвил Бхушан.

Такого Варадайя еще не слыхивал. Было это для него как восстание сипаев[89] для англичан. Да и любой бы на его месте встревожился: послушный сын бунтует…

Невесту Бхушану все-таки нашли. Когда Бхушан отправился на смотрины, отец сказал ему:

— Слыхал я, девушка кожей темновата. Но семья, говорят, порядочная, хорошего рода. Сходи погляди. Подумаем.

Что там глядеть — темнокожая девушка, как отец и говорил. Бхушан засомневался: соглашаться или не стоит? Но поразмыслив, он вспомнил отцовские слова, что девушка, мол, из хорошей семьи. И когда отец сказал: «Ну, смотри, Бхушан, как хочешь», он выразил согласие. Согласился и уже считал, что с его женитьбой вопрос решен. Однако дело расстроилось. И в следующий раз — тоже. И еще раз. Какая-нибудь причина да находилась. Красивая девушка, порядочная семья, хорошие традиции, десять тысяч приданого — чтобы все это вместе было, — такого больше не встречалось.

Находились красивые невесты, да приданого за ними столько дать не могли. Что до традиций — это можно было как-нибудь уладить. А вот такое приданое выложить не могли даже родные некрасивых девушек.

Невест подыскивали целых два года. В конце концов он стал опасаться, как бы ему не уподобиться Винаяке[90].

Да и односельчане, то один, то другой, высказывались на этот счет весьма язвительно.

— Жди-жди, женит тебя твой отец! Как в той поговорке: черт деревенский женил одного… — сказала однажды Бхушану Аливелю, жавшая траву на краю его поля. Бхушана даже в жар бросило от такой насмешки.

— Да уж, наверное, раньше женит, чем твой тебя замуж выдаст! — ответил ей Бхушан.

Ответить-то ответил, только тут же пожалел о сказанном, увидев, как, словно от удара, сжалась Аливелю, едва не расплакалась. Ведь девушка все в невестах ходит, хотя выдать ее замуж пытаются уже десять лет.

— Что и говорить, бава[91]! Где ж мне за тобой тянуться! Вы — люди богатые, мы — бедняки, — сказала Аливелю глухо.

Бхушан смутился.

— Да я пошутил, Аливелю. Во всяком деле везение нужно, правда же?

— Поубавить бы жадности к деньгам, глядишь и повезет, — проговорила Аливелю.