Городок мой, Сиривада

— Я люблю тебя, но сама не знаю — настоящая ли это любовь, потому что просто не знаю, что такое настоящая любовь.

— Ты шутишь! — сказал он.

— Нет, я говорю серьезно. Большую любовь воспевали средневековые поэты, в наше время о ней писал Чалам. Я ее не испытала; и сомневаюсь, может ли она быть вообще. Мне кажется, что я не создана для такой любви, она чужда моей природе. Откуда мне знать, придет ли ко мне когда-нибудь такая любовь?

— А что же тогда было с Адамсом?

— О, нечто совсем другое. Желание вывести из себя надзирательницу, презрение к условностям, тяга юности к авантюрным приключениям, но не любовь. Да я его давно забыла.

— Но он для тебя значил, наверное, больше, чем я… Если бы мы случайно не встретились в поезде… Ты ведь и не вспомнила обо мне, выйдя из тюрьмы!

— Замолчи, глупый! Я в тюрьме только о тебе и думала. После тюрьмы я не могла сразу встретиться с тобой. Мой отец был тяжело болен, и я ухаживала за ним. А нашу встречу в поезде я подстроила. Теперь тебе понятно?

— Теперь понятно. Только уверена ли ты, что…

— Если будешь дожидаться, пока появится твердая уверенность, то всю жизнь прождешь. Без всякого сомнения в этой жизни можно быть уверенным только в том, что в конце концов умрешь. Поэтому давай поженимся! — закончила она со смехом.

* * *

Когда в Анантапурам приезжал какой-нибудь известный артист, его принимали с помпой. Так же встречали и Мальванкара. Мальванкар был красив, хотя его, пожалуй, портила чрезмерная полнота. Он прекрасно играл и пел, а также обладал качествами, которые ценятся в обществе, — умел оживить беседу сплетнями о политических деятелях, артистах, писателях, отличиться в игре на бильярде и в бридж. Неудивительно, что жители Анантапурама были без ума от Мальванкара. Он жил в доме Шешадри-гару, там и состоялись его первые два концерта. Мальванкару бурно аплодировали, преподносили ценные подарки. На третий концерт были приглашены и женщины, в том числе Лаласа. Лаласе очень хотелось попасть на концерт Мальванкара, потому что она уже слышала его пение и игру в Мадрасе и считала его замечательным музыкантом.

Концерт прошел с необычайным успехом, начался в десять часов вечера и продолжался до самого утра. В воздухе носился аромат духов. Зал украшен был цветами. В перерывах подавали чай, бетель, велись разговоры… Кто-то язвительно заметил, что пение Мальванкара сегодня так прекрасно оттого, что его вдохновляет присутствие женщин, но большинство решительно запротестовало против этого злословия.

Еще до этого концерта Синг встречался с Мальванкаром в клубе и в доме Шешадри-гару и подружился с ним.

Синг и Лаласа сидели в первом ряду, и глаза Мальванкара, казалось, все время были устремлены на них. Он пел песни на разных языках — о страсти, о красоте, о любви к родине. Его талант раскрывался с поразительной силой. Его пение завораживало, все слушатели были словно околдованы, но гордая Лаласа испытывала смятение. Ведь она, утверждая свою независимость, вырвалась даже из пут великого Ганди. Она не хотела попасть в сети Мальванкара, уступить ему хотя бы частицу своей сущности, подчиниться волшебству музыки, проникающей в ее душу. Во взгляде Лаласы появлялись то удивление, то страх, то радость. Синг понял, что в душе Лаласы происходит борьба, и хотел увести ее, но она воспротивилась. Бежать с поля боя было не в ее натуре. Синг прекратил свои попытки. Будь он настоящим мужчиной, думал Синг потом, он должен был бы силой увести Лаласу. Но общество диктует свои законы, и правила приличия одержали верх над его чувством.

Концерт кончился, Лаласа и Синг встали. Мальванкар тотчас подошел к ним.

— Вы прекрасно пели, — с трудом выдавил из себя Синг.

— А как она[54] считает? — сияя улыбкой, спросил Мальванкар. Лаласа молчала. Стояла, потупившись, — гордая умница Лаласа, никогда ни перед кем не опускавшая взгляда.

— Значит, ей не понравилось?

Она продолжала молчать. Порывисто схватила руку мужа и повернулась к Мальванкару спиной.

— Ну что ж, — Мальванкар снова обратился к Сингу, — придется мне спеть еще раз специально для вашей жены.

— Разве вы не уезжаете? — вырвалось у Лаласы.

— Теперь не уеду. Останусь, чтобы спеть для вас.

— Но Шиварао-гару ждет вас в Баллари, — воскликнул Синг. — И Кайласам писал…

— Пускай ждут! — засмеялся Мальванкар.

Он проводил их и, стоя в дверях, воскликнул:

— Я приду к вам завтра!

С того вечера между Сингом и Лаласой будто пролегла глубокая пропасть.

Когда на следующий день Синг вернулся из суда, младший брат Мадхава, глядя на него, как всегда, безгранично преданно, нерешительно сказал:

— Сегодня Мальванкар приходил, пел для Лаласы.

— Да, он обещал, — отозвался Синг.

— Но без вас!

У Синга заныло сердце.

— Ну и что же? — заметил он с притворным спокойствием. — Вы с женой слушали, наверно?

— Да, мы слушали. И матушка тоже.

Мадхава некоторое время помолчал, потом продолжал так же испуганно и нерешительно: