Городок мой, Сиривада

— Однажды ночью она приехала ко мне и сообщила, что оставила Мальванкара. Она написала письмо мужу, но ответа не было. С тех пор мы живем вместе. Она увидела вас в Бхимли и долго колебалась, открыться ли вам. Я понял, кто вы такой, но не спрашивал ни о чем, как никогда не расспрашивал ее о прежней жизни, чтобы не причинять ей боли. Вы решили: я обманываю вас и что-то скрываю, отсюда ваши подозрения, гнев. Только вчера вечером, убедившись, что она все еще любит вас, я решил поговорить с нею, и она рассказала мне о себе. Ну вот и все. Если вы хотите о чем-нибудь спросить меня, спрашивайте.

— Что же теперь будет? — воскликнул Нарасимха Рао.

— Что будет? Это решат они сами. Хотя я и причастен к этой истории, я устраняюсь. Пусть решают они вдвоем. Завтра либо вы с другом уедете, либо уеду я. Жизнью надо дорожить, и растрачивать ее в бесплодных спорах — преступление. Сегодня же вечером нужно все это как-то разрешить. Я стремлюсь к покою и миру. Нарушен покой — и нарушены гармония жизни, ее величие, красота. Нет покоя — нет счастья. Но каждый человек живет по своим законам. Что ж, идемте, Нарасимха Рао-гару! Погуляем часок и вернемся, — сказал он, вставая.

— Скажите мне, любите ли вы ее? — спросил Синг.

— Люблю ли? Да, люблю. Но это не страсть, если вы ее имеете в виду. Я вижу, вы будете переживать за меня, если она уедет с вами. Вам недостает мудрости, но сердце у вас доброе. Вы понимаете, что у меня есть какие-то права на ту, которую я приютил когда-то. Это не тот «закон», о котором мы говорили. Но сердцем вы признаете мое право, и поэтому я заверяю вас, что добровольно от этого права отказываюсь. Вы, вероятно, думаете о том, что я буду страдать, если она уйдет. И она думает об этом. Конечно, ее уход причинит мне боль, но я не буду ни принуждать ее остаться, ни отговаривать. Прощайте. Когда я вернусь, вас уже здесь не будет, может быть, не будет и Лаласы, если она решит уехать с вами. Так что прощайте! — И он ушел. Нарасимха Рао двинулся вслед за ним.

Лаласа и Синг остались вдвоем. Глухо рокотал прибой. На темном небе светились звезды.

— Все, что он говорил, — правда? — спросил Синг.

— Да!

— Ты любишь меня?

— Да!

— Почему же ты не хотела признаться, что ты — Лаласа?

— Потому что знала, что не уеду с вами.

— Не уедешь?..

— Нет.

— Почему?

— Вы человек добрый, великодушный. Я помню, как благородно вы вели себя, когда я уходила от вас. Но теперь я не смогу стать вашей женой. Мои жизненные принципы изменились, я хочу жить в покое. Я любуюсь парусной лодочкой в море, но нахожу свое счастье на твердой земле. Мне не нужны больше ни бури любви, ни волнения страсти. Да, мы с вами любим друг друга по-настоящему, а между мною и ним нет любви. Но у нас прочное духовное единение. Он принимает жизнь такой, как она есть, и в этом секрет счастья. Уйди я с вами, начались бы снова споры о моих правах, вокруг меня снова бы завертелся хоровод — конфликты и преклонение, родственники, деньги, друзья. С ним — никаких конфликтов; я свободно высказываю ему свои мнения, свои желания. Он обладает безграничным спокойствием, его не обуревают ни страсти ни страхи. Он умеет избегать страданий, но он и не боится их. Я обрела с ним покой. Не настаивайте. Я не уеду.

* * *

Когда Дешикачари вернулся, Лаласа сидела одна на скамейке в саду.

— Идем в дом, Лаласа, поздно уже.

— Идем.

Пробираясь вслед за Дешикачари по узкой тропинке между кустами жасмина, Лаласа вдруг засмеялась.

— Чему ты смеешься?

— Если бы ты пришел, а меня не было… Сказал бы сам себе: «Поздно уже», — и пошел бы спать.

— Наверное… — только и откликнулся Дешикачари, но Лаласа уловила дрожь в его голосе.

Перевод З. Петруничевой.

РАССКАЗЫ

Педдибхотла Суббарамая

В КИНО И В ЖИЗНИ

У меня было легко на душе. Улицы города после десяти вечера уже опустели. Свет фонарей мягко отражался на гладком асфальте.

Я шел радостный, как юноша на свидание, забыв о том, что на мне рваная рубашка, замызганный пиджак, стоптанные сандалии.

Человек средних лет, который шагал впереди меня, напевал песенку «Надену топи на макушку…». Ах, как хорошо, как славно! Я вспомнил эту песню — сам часто пел ее в школьные годы, годы светлых мечтаний и свободной, счастливой жизни.

У меня было так хорошо на душе, что я забыл про горы бумаг в канцелярии, над которыми сижу, не поднимая головы, с утра до вечера. А если позволишь себе минутную передышку, начальник пронзительным взглядом казнит за безделье. И за этот тяжелый труд — всего сто пятьдесят рупий в месяц, а дома жена и пятеро детей… Но сегодня вечером я обо всем забыл.

Волшебником, который извлек мой дух из бездонной пучины уныния, превратил меня на этот вечер в беззаботного счастливца, был мой сослуживец Виранджанеюлу. Он пришел на работу утром веселый, улыбающийся; мы столпились вокруг него, поздравляя с повышением.

— После работы — в кафе, я угощаю, а потом — в кино! — заявил он, пожимая нам всем руки.