Городок мой, Сиривада

Шрихари работал в конторе, там у него был свой стол, весь ободранный и в чернильных пятнах. На столе громоздились пачки грязно-серых бумаг. Подрядчики, приходившие по своим делам в это учреждение, нередко кружили вокруг стола Шрихари, надеясь, что обещанное вознаграждение побудит его быстрее подать начальнику их бумаги. Но Шрихари подавал дела только в заведенном порядке, не прельщаясь никакой мздой, и посетители, с досады обозвав его «дурачком», обращались к другим чиновникам. Начальник относился к Шрихари доброжелательно. Нередко, будучи в хорошем расположении духа, он говорил: «Ну что, Шрихари? Четверо деток у тебя да старуха мать… Из семидесяти рупий жалованья пятнадцать платишь за жилье… Как же это вы ухитряетесь протянуть месяц на остальные деньги?» Случалось — но очень редко, — Шрихари расстраивался, когда вот так выставляли напоказ его бедность, и, опустив голову, прятался за свои бумаги. Но чаще он только конфузливо улыбался. Начальник отходил, похлопав его по плечу, но иногда с досадой восклицал: «Милый ты человек! Все улыбаешься! Послушайся моего совета. Уж если тебе в свое время не удалось окончить школу, то подготовься сейчас и сдай экзамены на аттестат зрелости. Тогда я постараюсь что-нибудь сделать для тебя». Шрихари понимал, что, имея аттестат, он сможет получить повышение в должности, прибавку к зарплате, может быть, рупий двадцать пять — тридцать в месяц. Эта радужная надежда заставила его наконец решиться. Он продал кольцо, заплатил за право держать экзамены в колледже соседнего города и сообщил об этом начальнику. Готовился Шрихари по учебникам своего старшего сына. Первые два экзамена — по английскому и телугу — прошли спокойно. За двенадцать лет службы, имея дело с официальными бумагами, Шрихари неплохо овладел английским, так что без труда смог сдать письменный экзамен. Экзамен по телугу и вовсе не представлял для него проблемы. С детства Шрихари любил классическую литературу, знал и «Махабхарату»[57], и «Бхагавату»[58]. Экзамен прошел без сучка, без задоринки. Но на третьем экзамене нужно было сдавать математику, с которой он враждовал с детства. В тридцать шесть лет Шрихари пришел к твердому убеждению, что математика — труднейшая из всех наук и для него, Шрихари, непостижима. Математика — это какой-то страшный демон, паук, в сетях которого он бьется, как муха. Он не в силах был понять, почему «а» плюс «в» равняется «с». Даже элементарные основы алгебры и геометрии были Шрихари совершенно непонятны. Да и с арифметикой возникало немало затруднений — хотя бы сложные проценты.

Шрихари взял на неделю отпуск и, поселившись у старшей сестры, дни и ночи корпел над учебниками. Два экзамена уже были позади, осталось только сдать математику. В экзаменационном зале он обратил внимание на юношу лет четырнадцати, который оба раза сидел прямо перед Шрихари; красивое лицо, умные глаза, вьющиеся волосы, золотистая кожа. Звали юношу Рави. Почерк — как жемчуг, обе работы он написал блестяще.

После второго экзамена Шрихари смущенно обратился к мальчику:

— Я очень боюсь за этот экзамен по математике. Не можете ли вы объяснить мне кое-что…

Рави удивила просьба незнакомого взрослого человека, но он вежливо согласился. Они занимались весь вечер и почти всю ночь. У юноши оказался не только хороший запас знаний, но и незаурядный педагогический талант. Слушая его, Шрихари начинал понимать то, что прежде казалось ему непостижимым, — будто луч солнца прорвал облачную завесу, скрывавшую от него тайны математики. Но времени было слишком мало. Вечером накануне экзамена Рави еще раз пришел к Шрихари и после нескольких часов занятий сказал ему:

— Да вы не волнуйтесь. По-моему, задание на экзамене будет не очень трудным. То, что мы успели пройти, обязательно включат в задание. А кроме этого, — продолжал он, понизив голос, — вы в последние полчаса посмотрите у меня пару решений — я сяду перед вами — и спишите. Я уверен, что проходной балл наберете.

Шрихари очень ободрили эти слова, но сейчас, стоя на жаре в ожидании автобуса, он снова ощущал мучительный страх. Автобуса не было уже двадцать минут.

— Пять минут девятого, — ответил на вопрос Шрихари толстяк в шелковом лалчи[59].

Наконец, показался сверкающий на солнце ярко-красный автобус. Шрихари зажал в руке пятнадцать пайс и полез в автобус, не дожидаясь, пока все выйдут. Со вздохом облегчения он опустился на сиденье, но водитель и не думал отправлять машину. Он неторопливо вышел из автобуса и заказал в ближайшем кафе чашку кофе. Кондуктор стоял на мостовой, беседуя с приятелем о политике. Минуты тянулись для Шрихари, как часы, наконец водитель — да пошлет ему бог сто лет счастливой жизни — вышел из кафе, жуя бетель, сел на свое место, и автобус тронулся.

— Билеты, билеты! — кричал кондуктор.

Через десять минут Шрихари выскочил из автобуса на остановке перед колледжем. Он быстро пробежал через вестибюль и остановился около двери комнаты номер восемнадцать, нащупывая в кармане ручку. От тряски в автобусе ручка потекла, и пиджак Шрихари покрылся чернильными пятнами.