Городок мой, Сиривада

Ужинать Гаварайе не хотелось. Ноги горели, словно он ходил по раскаленным угольям. За окном потемнело, небо заволокли черные тучи. Ветер порывами налетал на деревья, шумел листвой, бился о карниз и, дико завывая, уносился прочь. Гаварайя долго ворочался с боку на бок, потом задремал. Ему приснился жуткий сон. Его отца и мать привязали к столбу и обложили со всех сторон кострами, а будто разводят костры Авадхани, писарь и мунсиф. Отец с матерью кричат, плачут. Вот они уже охвачены пламенем, вот почернели, обуглились, превратились в пепел. И вдруг из пепла появляется кто-то и быстрыми шагами идет к сараю на заднем дворе дома Гаварайи. В одной руке — раковина, в другой — чакра[76], на лбу священный трезубец[77]. Всем обликом он походит на Венугопаласвами, статую которого Гаварайя видел в храме. Из глаз Венугопаласвами текут слезы — бог плачет. Он берет на руки младенца, который лежит рядом с «малышкой», а сам успокаивает ее: «Ты не бойся. Я здесь, я с тобой». А тем временем из деревни сбегаются люди с факелами в руках и поджигают сарай. Он в один миг вспыхивает. В огне горит бог, горит «малышка», ее младенец…

Гаварайя в ужасе проснулся. Лоб мокрый от пота. В окна стучит ветер, оглушительно грохочет гром, полыхают молнии. Гаварайя вытер лицо, налил из кувшина полный стакан воды и жадно выпил. Глянул на улицу — кромешную тьму рассекла слепящая вспышка молнии, высветив храм Венугопаласвами.

И Гаварайю вдруг озарило. Он поднялся, взял фонарь и вышел на задний двор. Под проливным дождем, борясь с напором ветра, он пересек этот огромный двор и приблизился к сараю. Изнутри явственно доносились слабые стоны. Гаварайя вошел в сарай. Корчась от боли, его жена каталась по земле. Не в силах смотреть, Гаварайя поставил фонарь и вышел. Долго стоял под ливнем, на холодном ветру. Ослепительно сверкнула молния, раздался страшный треск. Дико закричала в сарае жена. С минуту Гаварайя стоял, окаменев, пока до него не донесся детский плач. И тут на суровом, отталкивающем лице Гаварайи появилось подобие просветленной улыбки. Не обращая внимания на ливень, в непроглядной темноте при вспышках молний он кинулся в деревню за повитухой…

К восьми часам утра Авадхани, писарь, Сешагири, мунсиф собрались на веранде дома Гаварайи.

Дождь перестал. В лучах утреннего солнца омытые ночным ливнем листья деревьев, трава и даже черные крылья вороны, усевшейся на крыше дома Гаварайи, весело поблескивали. Только лица у Авадхани и пришедших с ним были совсем не веселы. В глазах — досада и злость.

Через некоторое время из дома к ним твердым шагом вышел Гаварайя; сощурив маленькие глазки, он равнодушно глянул на пришедших.

— Не думал я, что ты, Гаварайя, так поступишь, — угрожающим тоном начал Авадхани. — Считал тебя достойным человеком. Ты что, примешь к себе в дом потаскуху? Возьмешь к себе ублюдка, прижитого от другого? У тебя ни стыда, ни самолюбия нет. Более того, ты совершил грех, большой тяжкий грех! Разве бог простит тебе это? — Авадхани перевел дух. Гаварайя спокойно сидел, прислонясь к стене. Достав из кисета табачный лист и сворачивая самокрутку, он ответил:

— Бог-то мне и подсказал.

— Что подсказал?

— Мальчика я сам должен вырастить. Ребенок у меня останется.

— Ты примешь распутную назад?! — спросил, не веря своим ушам, Сешагири.

— Да, приму. Она в два раза моложе меня. На такой женишься — что ей делать, как не бежать? А прогоню — куда она пойдет? Пускай в моем доме мальчонка растет.

Авадхани язвительно засмеялся:

— Какой же бог тебе подсказал? Бог прелюбодеев, что ли? Даже великим отшельникам, и то бог не является, а тут…

— А мне явился. Я его видел, — упрямо повторил Гаварайя, и глаза у него сверкнули.

— Ты хоть сейчас куда-нибудь отослал бы ее вместе с приплодом, — сказал писарь. — Мы ведь не потерпим такой несправедливости.

— Мы тебя и близко к храму не подпустим! — пригрозил Авадхани.

— Вся деревня против тебя ополчится, — сказал мунсиф. — Тебе по-хорошему говорят. Берегись, мы не будем сидеть сложа руки!

Гаварайя мгновенно вскочил, рванул к себе лом, стоявший у стены:

— А ну, кто посмеет?! Я что, у кого-то деньги украл? Я вас звал сюда? Кто вы такие, чтоб мораль мне читать? Только суньте нос в мои дела — одним ударом дух вышибу! Ну, подходи, кто первый?! — Гаварайю всего трясло. Авадхани поднялся. Встали и остальные.

— Так, значит, ты ее не бросишь? — спросил Авадхани.

— Не брошу.

— Тогда мы изгоняем тебя из общины. Ни стирать, ни стричь никто к тебе не придет. Увидим, пойдет ли кто к тебе работать на поле или в поденщики! — объявил Авадхани. Мунсиф, повернувшись к одному из слуг, приказал:

— Бей в барабан, собирай народ!

Гаварайя окинул их свирепым взглядом.

— Идите отсюда, вы, почтенные! В вашей проклятой деревне я не останусь, даже если просить будете. И не допущу, чтобы мой ребенок рос здесь! Тьфу! — он плюнул вслед Авадхани и сопровождавшей его свите.

Через неделю дом Гаварайи оказался на замке. Кто-то сообщил, что Гаварайя купил дом в городе, а дом в деревне и землю продает.

Перевод В. Удовиченко.