Городская сюита

— Ты все-таки реши, чего тебе хочется больше.

— Да я и сам понять не могу!

— Я заметил.

Верховцев снова разлил коньяк.

— Хочу, чтобы было как раньше. Никакого Макса, а только я и она.

— А ты его видел? — спросил Вадим.

— Кого?

— Ну, Макса этого.

— Нет.

— А не любопытно посмотреть? Соперник все-таки.

— Не знаю… Она говорит, он марафоны бегает.

— Выносливый, значит, — усмехнулся Вадим.

Олег задумался. Верховцев ему не мешал. Срочно вызванный сегодня для «серьезного разговора», он примчался по первому зову. И вот уже битый час выслушивал жалобы друга, сочувствуя, сердясь и всеми силами желая хоть чем-то помочь. Больше всего ему хотелось позлорадствовать в духе «а я тебе говорил», и Дольников отлично это понимал. Но в том-то и дело, что Верховцев ни при каких обстоятельствах не мог позволить себе подобного, и это тоже было известно Олегу. Потому они и были друзьями, и могли пить коньяк, глядя в глаза друг другу, и разговаривать обо всем на свете, как это было уже сотни раз, и будет еще столько же — до самой смерти.

— А я боялся, что это ты уведешь ее у меня, — сказал Олег, выпив коньяк.

— Да ну, — не удивился Верховцев.

— А что, скажешь, ты не положил на нее глаз?

— Этому больше не наливать…

— Вы все на нее таращитесь. Так бы и сожрали, сволочи!

— Надень на нее паранджу.

— Дурак.

— От дурака слышу.

Олег взял телефон, набрал номер Дианы.

— Абонент недоступен, — с кривой ухмылочкой сообщил он Вадиму, со стуком отбрасывая телефон.

Вадим сделал успокоительный жест официанту.

— А знаешь, чем она сейчас занимается? — спросил ядовито Дольников. — Чем они сейчас занимаются?

— Олег, — спокойно сказал Верховцев. — Если ты будешь все время об этом думать, у тебя лопнет мозг.

— Он уже лопнул!

— Брось.

— Пошлю я ее к черту, — сказал Дольников. — И на этом все закончу.

— Я был бы счастлив, если бы ты это сделал, — ответил ему Вадим. — Но ведь не сделаешь.

— Ты меня плохо знаешь.

— В том-то и дело, что хорошо.

— Хватит умничать уже! Писатель…

Встреча закончилась тем, что они разругались вдрызг, и Дольников поехал к себе, злясь на Вадима и на себя, совершенно не понимая, как жить дальше.

В этом плохо управляемом настроении он пришел на следующий день на работу, и впервые за все годы содрогнулся от той мерзкой рутины, которая его ожидала, и от которой нельзя было ни сбежать, ни спрятаться.

Хуже всего, что Диана была абсолютно спокойна. Если бы она нервничала, переживала, терзалась чувством вины, Дольникову было бы легче, и он мог проявить некую положенную его возрасту мудрость, играя роль арбитра в чужом споре. Но она ничем не терзалась. Ей было хорошо, и взгляд ее по-прежнему был ясен, а улыбка — весела и белозуба. Она все решила, все роли были ей понятны и предсказуемы, и жизнь ее в этом мире текла безоблачно, как у бабочки, порхающей с цветка на цветок.

— Нам надо поговорить, — хмуро сказал ей Дольников.

— Хорошо, — кротко откликнулась Диана.

— Вечером. У меня.

— Хорошо… — голос ее дрогнул.

— Тебя что-то не устраивает?

— Нет… Может быть, куда-нибудь сходим?

— В другой раз.

— Поняла.

Олег подозрительно посмотрел на нее.

— У тебя были другие планы?

— Не было у меня никаких планов! — засмеялась Диана.

— Все, иди, у меня работы много.

— Ладно…

Он грубил, как школьник, но ничего не мог с собой поделать. Его бесила ее улыбка, голос, а смех раздражал так, что хотелось заорать в ответ. Понимал, что ведет себя глупо, что должен быть спокойным и, желательно, ироничным, но ему никак не удавалось привести мысли в порядок и обуздать свои чувства.

Совет Вадима прочно засел в голове. Конечно, он думал о Диане как о будущей жене! Но это были мысли скорее отвлеченного порядка, и возможность женитьбы виделось ему лишь в далекой перспективе, не более того. В настоящем же собирался просто жить с очаровательной девушкой, дарить ей свою любовь, наслаждаться ее обществом и отдыхать от более сложных обязательств.

Выяснилось, что избежать этих обязательств нельзя. Надо было или принять их немедленно, или отказаться от Дианы.

Вариант, предложенный ею, его не устраивал. Он прислушивался к себе и так, и эдак, пытался убедить, что Диана всегда будет к его услугам, так даже лучше — и рыбку съел и ног не замочил, надо быть циничным и твердым, идти в ногу со временем… Ничего не получалось. Стоило ему представить ее в объятиях другого, он замирал, весь цепенея, челюсть выдвигалась вперед, а мир вокруг ощутимо начинал вибрировать.

«Я влюбился! — потрясенно признался себе Дольников. — Кошмар. Только этого на старости лет не хватало! И что мне делать с этой любовью? Да, звать замуж. Ничего другого не остается».

До этого о большой любви Олег всерьез не думал. Не считал свои чувства к Диане «той самой» любовью. Часто говорил, что любит ее. Но это были слова, не более, которые следовало произносить в нужный момент, в знак благодарности или поощрения. В себе ощущал лишь глубокую нежность, страшную тягу и способность к неожиданным поступкам.