Горожане солнца

Правда, доносилось скрипенье снега, но оно не делалось громче или тише, а неслось равномерно, словно приплясывал кто-то усталый. Что-то странное слышалось в снежной возне, и эта странность пробудила наконец Мицель и заставила прислушаться. Тогда она медленно стала узнавать слова и догадалась, что не топтанье на снегу, а разговор скрипучими снежными голосами доносится сзади, разговор, топчущийся на месте.

— Остынем, братья, — скрипело, скрежетало, — осмыслим немыслимое, вонмем невнятному.

— А что тут тебе, брат, невнятно? — отвечал точно такой же голос немного сбоку. — Пред нами тюк. Извне его все обыкновенно.

— Изнутри таинственно, брат. Гляди, как высится крупным комом! Комоватый!

— Поспешим же, братья, вовнутрь взглянуть.

— Сперва осмыслим, поспешный брат.

— Эх, Серый. Невмоготу уже! Уж что-нибудь сделаем, а осмыслим после, народ нас ждет и ругается.

— Что ж ты намерен?

— Да потрогать хотя бы.

— Ощупью рук?

— Да и что ж такого? Ну, ощупью, ну и рук!

— В сомнение меня ввергаешь, брат Серый! Ты будто и не изумился, что нами обнаружилось. Чудо ведь это, чудо! Чудо открылось какое-то. А ты, мнится, и не преисполнился трепета.

— Да я преисполнился.

— Однако ты нетрепетен в желании трогать, не осмысляя. Легкомыслие лихомыслием обернется! Вот как сказано! Сказано: пока очи пучатся, ручи прячутся. А ты порядком пренебречь хочешь?

— Я порядок знаю!

— Тогда повтори: чем туловище увенчано?

— Голвою.

— А обременено?

— Ну, руками.

— А куда голва у нас, брат, устремлена?

— Ввысь, брат Серый!

— Ввысь, к Полярной звезде! Голва нам путь указует, а ручи вширь распространены для одного лишь крестообразия. Известно: ручища — разума корневища. Итак, давай сперва вразумимся, а потом уж ты ручища выпятишь.

— Ну, давай.

— Давай.

— И давай.

Голоса смолкли. Правда, как будто говорил кто-то один и тот же, только переступал то вправо, то влево. И звали оба голоса одним именем. «Две головы, может?» — сонно решала Мицель. Молчанье длилось еще, и наконец левая голова с твердостью сказала:

— Нет… Ощупать надо.

— Ах ты, тягота! Так ведь и я убеждал ощупать!

— Ты от торопливости убеждал, а я от осмысления. Я отважусь.