Горшок золота

– Такого разве не хватит, чтоб сердце в пятки ушло? – проговорил один полицейский, глубоко выдыхая.

– А то, – молвил второй, – наступи на такую тварюгу впотьмах – не поймешь, что и думать.

– Не очень я помню дорогу дальше, – проговорил сержант чуть погодя, – но, кажется, надо взять направо при первом же повороте. Интересно, уж не проскочили ли мы его; дороги эти сикось-накось – чертовщина как есть, еще и темно к тому же. Знает ли кто из вас дорогу?

– Я не знаю, – послышался голос. – Я сам из Кавана.

– Роскоммон, – сказал второй, – мой край, и чего мне там не сиделось, ей-ей.

– Ну, если пойдем прямо, рано или поздно точно куда-нибудь придем, а потому прибавьте шагу. Хорошо ли ты держишь человека, Шон?

– Хорошо держу, – ответил Шон.

Из тьмы прогремел голос Философа.

– Незачем стискивать меня, достопочтенный, – произнес он.

– Я тебя не стискиваю, – отозвался Шон.

– Стискиваешь, – возразил Философ. – У меня в рукаве плаща здоровенный шмат кожи сморщился складкой, и если ты немедля не выпустишь его, я сяду прямо на дорогу.

– Так лучше? – спросил Шон, чуть ослабляя хватку.

– Ты только половину и высвободил, – ответил Философ. – А вот теперь лучше, – добавил он, и все двинулись дальше.

Через несколько минут безмолвия Философ заговорил.

– Я не вижу у природы никакой необходимости в полицейских, – произнес он, – не понимаю и того, как этот уклад возник изначально. Псы и коты не привлекают подобных необычайных наймитов, но вместе с тем государственность у них прогрессивная и упорядоченная. Вороны – народ компанейский, с оседлым обитанием и организованными содружествами. Обычно сбираются они в какой-нибудь разрушенной башне или же на кровле церкви, и их цивилизация основана на взаимовыручке и терпимости к эксцентрикам. Из-за их необычайной подвижности и выносливости нападать на них опасно, а потому они привольно посвящают себя развитию собственных законов и порядков. Если бы их цивилизации понадобились полицейские, вороны наверняка бы их у себя развили, но я со всем торжеством настаиваю, что никаких полицейских в их республике нет…

– Не понимаю ни слова из того, что вы говорите, – сказал сержант.

– Неважно, – сказал Философ. – Муравьи и пчелы тоже обитают в особых общинах и облечены необычайно сложными функциями и полномочиями. Опыт в делах управления у них колоссальный, но они так и не обнаружили, что у полиции есть хоть какой-то сущностный смысл для их благополучия…

– Известно ли вам, – молвил сержант, – что все, вами сказанное, будет далее уликою против вас?

– Мне это неизвестно, – ответил Философ. – Можно сказать, что народам этим неведома преступность, что подобные пороки у них организованны и общинны, а не индивидуальны и анархичны и что, следовательно, необходимости в полицейском ремесле нет, но я не в силах поверить, что эти громадные народные совокупности достигли нынешнего высокого уровня своей культуры без единого эпизода и общенародной и личной бесчестности…

– Скажите-ка, раз уж вы разговорились, – встрял сержант, – вы яд у аптекаря покупали – или удавили тех двоих подушкой?

– Не совершал я ни того ни другого, – ответил Философ. – Если преступление есть предварительное условие возникновения полицейского, разовью мысль так: галки – необычайно вороватый клан, они крупнее дрозда, тибрят шерсть с овечьих спин и выстилают ею гнезда; более того, известно, что они однажды наворовали целый шиллинг медяками и так изобретательно припрятали это сокровище, что его до сих пор не нашли…

– У меня самого галка водилась, – молвил один полицейский. – Мне ее дала одна женщина, что пришла к нашему порогу с корзиной за четыре пенса. Однажды мать моя встала на птицу – из постели вылезала. Я той галке расщепил язык трехпенсовиком, чтоб могла разговаривать, но бесовка ни словечка не сказала ни разу. Скакала себе повсюду – нога-то увечная – да носки воровала.

– Заткнись! – рявкнул сержант.

– Если, – продолжил Философ, – этот народец ворует и у овец, и у людей, если их посягательства на чужое – от шерсти до денег, не понимаю, как им удается избегать краж между собой, и, следовательно, где-где, а среди галок точно не бессмысленно ожидать возникновения сил полиции, однако никакой такой силы в природе не существует. Истинная причина же в том, что галки – хитрый и находчивый народ с умеренными взглядами на то, что считается преступлением и злом: кто ест, тот ворует; все в порядке вещей, а значит, нет повода для разногласий. У людей философских другого подхода и быть не может…

– Что за бесовщину он несет? – спросил сержант.

– Мартышки компанейские и вороватые – и полулюди. Они населяют экваториальные широты и питаются орехами…

– Ты понимаешь, что он такое говорит, Шон?

– Не понимаю, – ответил Шон.