Горсть патронов и немного везения

Маленький, тепленький, обжитой уют занюханного номера далеко не в лучшем городском отеле, с давно не мытым, рассохшимся окном в мир, полный чудес. Там, в этом мире, есть подконтрольная чеченцам «Рэдисон-Славянская» на Бережковской набережной — все ближе к Голутвинскому, чем район ВПП; там есть «Рус-отель» на Варшавке и «Интурист» на Тверской, «Савой» на Рождественке и комплекс «Измайлово», наконец. У Майвина, несомненно, своя дача, коттеджи, где он может прятать Илону сколько угодно даже без охраны. Поверит ли Ямковецкий, что он отвез ее в заштатный «Байкал»? Если он плотно сидит и руководит подельниками из номера с цветным телевизором, холодильником «Розенлеф», разговаривая по такому же, как у меня, телефону с нейтрализатором и, подобно Красиловскому или Салонику, изучает английский с помощью пособий Лондонской королевской библиотеки, а связь держит через старуху диспетчершу — кто сюда может прийти? Владелец разбитых «Жигулей» Матюшин? Он в командировке, Бугай в Склифе, Рыжий на казенной табуретке следственной камеры или на нарах в ИВС, Рябчик в морозильном шкафу морга, больше рядом с Ямковецким никто не фигурировал. Но ведь Рыжий сказал, что пятого сентября, то есть ровно неделю назад, в пятницу, Ямковецкий объявился у него дома. Значит, либо он врал, либо Ямковецкого… выпускали из тюрьмы? Он приехал в Москву, отыскал дочь, приказал братве следить за ней, а сам вернулся в зону?..

Воистину чудны дела твои, Господи! Зачем ты порождаешь в моей голове вопросы, которыми в наши дни могут задаваться разве что ученики регентской школы? Словно, кроме тех, кто известен мне, у Ямковецкого нет сообщников! Словно Борода, небезызвестный криминальным полициям всего мира главарь крупнейшей преступной группировки, не выкупил половину своей команды в ИТУ. Япончик владел восемьюдесятью процентами акций приморской судовой компании, а кроме банка «Чара» контролировал целый ряд банков в Нью-Йорке и европейских столицах, на его счета только в первое полугодие 93-го поступило восемнадцать миллионов долларов. Вместо того чтобы регулярно отмечаться в 117-м отделении милиции после очередной отсидки, он регулярно ездил в Америку и Китай, Берлин и Вену, Бельгию и Люксембург. Что же удивительного в вояже рецидивиста Ямковецкого или его досрочном «освобождении» без ведома ГУИНа? Что странного в том, что он владел ничтожными четырнадцатью процентами акций «Земли»? Что такое тридцать миллионов кредита Майвина по сравнению с восемьюстами миллиардами Квантришвили? Кошкины слезы! Тем более в коррумпированной, бандитской Москве, где три-пять миллионов долларов — не сумма даже для некоронованных воров. Пусть их миллионы считают в «Альтернативах» и ГУЭПах! Мне не обломится, а и обломится — не возьму. Вместо того чтобы мыслить глобальными категориями кровавых миллионщиков, нужно спуститься вниз и запросить Ольгу Андреевну Мартынову из МУРа — у администратора непременно должен быть факс.

Я не успел завязать бантик на шелковом шнурке правой туфли — зазвонил телефон.

— Женя, только что он к тебе пошел.

— Кто?

— Мужчина. Спросил Илону Ямковецкую. Я сказала, что она поднялась к себе в 523-й.

— Он один?

— Я больше никого не заметила. Только, пожалуйста, без шума.

— Ирочка! За кого ты меня принимаешь?

Раз двадцать мне предлагали натаскивать боевиков всех мастей в кулачных драках, Майвин был пятым, кто обещал оборудовать мой офис, измайлово-гольяновские бригадиры подкатывали с предложениями заменить лицензированный «ПМ» на скорострельный «узи», и я знаю, почему: я любил живое дело. Как только в воздухе начинало пахнуть жареным, на меня снисходил блаженный покой при максимальной собранности — срабатывало шестое чувство, помогавшее предвидеть опасность за секунду. Я редко продумывал предстоящую схватку заранее, целиком и полностью полагался на импровизацию — конституция у меня такая, что ли?

До того, как раздался стук в дверь, я успел на полную мощность пустить воду в душевой, включить допотопный телевизор «Горизонт» и дослать патрон в патронник пистолета.

В дверь постучал… японец. Достаточно рослый экземпляр в черной кожаной куртке, узких голубых джинсах, не самый узкоглазый из всех, кого мне приходилось видеть за последние двое суток, но зато наверняка самый приветливый.

— Извините, — справившись с секундной растерянностью от чересчур гостеприимно распахнутой двери, осклабился он и, сложив перед грудью ладони, поклонился. — Я, наверно, ошибся номером…

— Да нет, ты не ошибся, Ашихара-сан, — перешагнув порог, выглянул я в коридор. Там никого больше не оказалось. — Она принимает душ. Заходи!

— Нет, нет, в другой раз, — сказал он на чистом русском языке и повернулся, чтобы уйти, но этого я ему сделать не позволил; схватив за плечо кожана, рванул на себя и провел молниеносную подсечку с таким расчетом, чтобы он влетел в номер по воздуху и хотя бы на несколько секунд забыл, чему его обучали в токийском хонбу Масутацу Оямы.