Горсть риса

Однако там, где была куча пепла, опять вырос огромный храм господень. Церковь спроектировал монах Хуан Антонио де Эрера, сын архитектора, который в Мадриде построил королевский дворец Эскориал. Автор проекта, осматривая строящуюся башню, оступился, падая, запутался в сутане и задохнулся. Это было плохое предзнаменование. Но мрачные пророчества не исполнились. Церковь стоит и по сей день, хотя ее пять раз испытали на прочность сильные землетрясения. Фундамент церкви имеет форму ладьи. Во время землетрясений он словно плывет по гибельным волнам земли и нерушимо стоит по воле и разуму человека-творца. Епископы же утверждают, что его хранит десница господня.

Ежедневно, в шесть часов вечера, стены форта Сантьяго содрогаются от пушечного выстрела. Он возвещает людям о завершении дня, по нему здесь проверяют часы. Выстрел из старой пушки форта имеет еще один смысл — напоминает филиппинцам, что независимость завоевывается с оружием в руках.

Луна поднимается все выше и освещает мемориал национального героя Филиппин Хосе Рисаля Меркадо-и-Алонсо. Памятник скромный, но впечатляющий, как и сама жизнь этого патриота. Стена из красного осыпающегося кирпича упирается в небольшой двухэтажный дом в японском стиле, крытый черепицей. К его белым стенам прильнули огненные цветы. Все это говорит о насилии, о крови. И в то же время красные цветы — символ любви и уважения.

Хосе Рисаль знал 22 языка, был талантливым публицистом и этнографом, прекрасным врачом и скульптором, поэтом и художником. Его романы «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры» переведены на многие языки мира. Они разоблачают испанских колонизаторов, показывают двуличие и извращенность монахов, ставят к позорному столбу тех, кто сотрудничал с ними. Этими книгами и своими публицистическими статьями писатель навлек на себя гнев реакции. При первом удобном случае, когда филиппинцы поднялись на борьбу, колонизаторы инсценировали судебную комедию и расстреляли его утром 30 декабря 1896 года. Хосе Рисалю было всего 35 лет…

Имя Хосе Рисаля носит парк, который филиппинцы называют еще Лунетой. В центре его стоит обелиск, украшенный тремя звездами, символизирующими единство трех частей Филиппин — Лусона, Минданао и Висайя. Недалеко от памятника место, где пал, пронзенный пулями, великий сын филиппинского народа. Здесь высечены слова его «Последнего прощай». Холодный камень и поэзия горячего сердца соединились на века…

Пятьдесят пять писателей, собравшихся со всех континентов в столицу Филиппин Манилу, в дни симпозиума не создали какого-либо общего литературного произведения, но труд их не пропал даром. Была принята декларация — важный документ, подчеркивающий единство и сплоченность писателей мира.

В то же время не обошлось здесь и без бурных дискуссий. Так, один молодой филиппинский автор сказал:

— Дух Востока и материализм Запада не являются непримиримыми врагами.

Однако лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» известный пакистанский поэт Фаиз Ахмад Фаиз поправил его:

— То, что вы называете западным материализмом, есть капитализм…

На трибуне поэт из Австралии. Как и всем, ему возложили на голову лавровый венок.

— Назначение поэзии — разрушать старый мир, — начал он. — И мы должны его разрушать, не оглядываясь назад. Лавровыми венками увенчивались античные поэты, но тогда был рабовладельческий строй. Лавровые венки воспевали миннезингеры средневековья, но ведь они не поднимали голоса против феодального гнета… Я не могу читать свои стихи, если мне на голову давит символ пережитков прошлого. Лавровый венок — это осуждение честного поэта!

И поэт снял зеленую лавровую корону с головы, бросив ее у своих ног. Раздались жидкие аплодисменты, но тут же умолкли. Никто не знал, как вести себя в таком случае, ибо до сих пор еще ни один поэт не осмелился на подобный шаг.

Свои произведения он читал по-английски, используя всего двенадцать слов. Переставляя и по-разному группируя их, поэт получал рифмы и аллитерации. Казалось, он строит странный замок из разноцветных кубиков. Когда его строение рушилось прежде, чем он клал на него последний кубик, австралиец все начинал заново. Все с нетерпением ждали, что будет дальше. Но дальше ничего не произошло: разбросав во все стороны свои двенадцать слов, поэт гордо сошел с трибуны.

На его место стремительно поднялся другой. Его медное тело прикрывала рубашка цвета хаки. Девушки с лавровыми венками остановились в растерянности.

— Поэзия — это голос народа, меч борцов, вода родника, — звучал металлический голос оратора. — Почет поэтам вечен, как земля. Имеет ли поэт право не смотреть людям в глаза? Имеет ли он право не заметить протянутый ему букет цветов? Лавровый венок добрые и нежные руки филиппинских девушек сплели и из благородных листьев, и из трепета своих молодых сердец, и из любви к поэзии. Мне дорог почет филиппинского народа. Я принимаю его.

Поэт почтительно наклонился, поднял с земли зеленую корону поэзии и увенчал свою голову. Ночную тишину разорвала буря аплодисментов.