[…] София рассказывала мне историю своей жизни около двух часов. Я сама этого захотела. К ней я пришла с единственной целью – понять, что происходит. Сильно беспокоясь за отца, я едва владела собой.
Вначале я не верила ни одному ее слову, настолько это казалось немыслимым. Она была уверена в том, что я – ее дочь, и обвиняла моего отца в похищении. Всем, кто с ним был знаком, хорошо известно, что отец не способен и мухи обидеть, не то что совершить подобное преступление. Мой отец – сама доброта. […]
Я настолько ее боялась, что могла легко допустить, что она подложит снотворное или яд мне в чай. Ничего этого не случилось – вы сказали, что сделали анализы, – однако, почувствовав внезапную слабость, я решила, что сама, не раздумывая, бросила себя в пасть хищника. […]
Рассказ Софии был достоверен: незадолго до моего прихода я справилась о ней в интернете, откуда узнала и о похищении дочери, и обо всех предпринятых ею усилиях для поисков Гортензии. Говоря себе, что ее безумие – следствие несчастья, я считала между тем, что она ошибочно принимала меня за свою дочь – невозможно, чтобы я оказалась этим ребенком. Конечно, я не могла помнить о том, что случилось со мной в раннем детстве, но все равно эта женщина, претендовавшая на роль моей матери, несла полную чушь. […]
Однако, несмотря ни на что, история Софии была глубоко драматичной и трогательной, и я сильно разволновалась. В ней было столько берущих за душу эпизодов, что я понимала ее ненависть к тому, кого она называла нашим палачом. Ей удалось меня растрогать. Я была потрясена тем, что узнала о ее жизни, все это было настолько ужасно…
Я слушала ее не прерывая, до самого конца. Когда София показала мне кучу вырезок и фотографий, смятение мое дошло до предела. Мало-помалу все перевернулось с ног на голову. До сих пор не могу понять, что на меня нашло, как ей удалось меня убедить… Не помню, как я очутилась в ее объятиях и стала называть ее мамой… […] Теперь я тщетно пытаюсь воспроизвести в деталях тот день, припомнить слова, которые она мне говорила… София упоминала столь волнующие моменты, перечисляла факты, которые в точности соответствовали некоторым эпизодам моей жизни, и я не устояла. […] Мне даже показалось, что я узнала отца на фотографиях в газетных вырезках, которые она мне предъявила. Чем дольше она рассказывала, тем более связной и правдоподобной становилась ее история. […]
В итоге я поверила всему, что она говорила. Раньше я думала, что отец убегал от горя, причиненного уходом матери, но тут мне открылась иная правда – он скрывался потому, что совершил преступление.
Оказалось, что я и была той маленькой девочкой, которую похитило чудовище в человеческом облике. Этим чудовищем был мой отец. И я возненавидела его так же, как и она. Понимаю, сейчас это представляется невероятным, но тогда сама мысль, что он лишил меня матери, столько лет мне лгал, сделав меня своей игрушкой… Вспомнилось, как я спрашивала его о том, где моя мать, и он отвечал, что она нас бросила, когда я была еще младенцем. Вспомнились наши бесконечные переезды с места на место, его нежелание привязываться к кому-либо или чему-либо. «Никто не сможет заменить мне твою мать, только ты имеешь для меня значение». И я ему верила, потому что хотела, чтобы он принадлежал мне одной. А теперь я чувствовала себя обманутой человеком, которого любила и кому безгранично доверяла. Видя искреннюю радость Софии, я еще больше прониклась презрением к отцу за обрушенные на нас потоки лжи. […]
Мать была со мной, и я поняла, до какой степени мне ее не хватало. Словно я увидела ее в другом свете – бесконечно любящей, достойной восхищения, не отказавшейся от своих поисков, несмотря на черное отчаяние.
Я не помню точно, какова была моя первая реакция, когда я поняла, что она совершила двойное убийство. Невзирая на охвативший меня ужас, в душе я ее оправдывала. София столько страдала, что это наказание я сочла заслуженным. Разве на ее месте я не поступила бы так же? А коварная Изабелла, столько лет водившая ее за нос? Мне никогда не нравилась эта женщина, в ее отношениях с отцом было нечто такое, что сильно меня раздражало. […]
Помню, как я попросила Софию показать комнату, принадлежавшую мне в раннем детстве, надеясь, что там все встанет на свои места. По-моему, я сказала что-то вроде: «Это будет потрясающе!» […]