Горы дышат огнем

Я помню, как мы бросились к редким букам и скалам. Самолеты выскочили из-за облаков. Они летели низко, слегка накренившись. Пилоты высовывались из кабин, видны были темные очки у них на глазах. Ребристые шлемы, очки и кожаные пальто придавали пилотам устрашающий вид. Самолеты упорно кружили над нами, и вдруг рыхлый снег запузырился. Мы услышали пулеметные очереди. «Эх, врезать бы тебе разок!..» Но нельзя было выдавать себя. Самолеты покружились, потрещали и растаяли в сером небе.

Только теперь нас охватила тревога, но мы постарались заглушить ее шутками:

— Вон какие мы опасные, братец, нас воздушные драконы стали выслеживать! Какие же это драконы? Обычные боевые самолеты!

— Да, трудненько нам придется...

Потом мы пересекли полосу следов, оставленных сапогами, множеством сапог. Это не доставляло нам особого удовольствия, и мы подумывали, что, видимо, зашли врагам в тыл. И опять мы прижимались к букам, пока над нами тарахтели «швейные машинки», и опять шли дальше.

Вот уже три ночи подряд мы прилагали все усилия, чтобы сбить врага с толку, уйти от преследования. Нам помогал непрекращающийся снегопад. Холодно, но костры разводить нельзя. То и дело начинают рокотать горы, в небе внезапно появляются огни и начинают кружить над нами... Самолетов не видно, и кажется, будто это взъерошенные, ощетинившиеся горы бросаются на нас. Эти апокалипсические видения, неотступно преследуя нас, не столько пугали, сколько утомляли...

Хотя нам всегда легче вести бой в горах, мы спустились довольно низко, в долину, где местами не было снега. Остановились между Стрелчей и Панагюриште, на Поповом Столе.

Предательская хамса давно уже кончилась, но сейчас мы были бы рады и ей. Несколько человек во главе с Икономом принесли из панагюриштских овчарен мешок крупы, которая предназначалась для собак. Никого это не смутило, никто не поперхнулся ячменными остьями, но скоро и эта крупа кончилась. Мы организовали молниеносное нападение на ульи панагюриштских богатеев. Нет, мы не питали иллюзий найти там мед, просто от участников Апрельского восстания знали, что воск успокаивает пустой желудок. Однако, вопреки незыблемому авторитету Бенковского, его совет нам не помог...

И тогда начались рассказы, кто что ел в своей жизни. Тема эта была неисчерпаемой — от безудержного полета фантазии до внезапного вздоха по кислой капусте с перчиком. Стефчо был виртуозом: он не только рассказывал, но и представлял все в деталях... Вот он прогуливается перед витриной молочной в начале улицы Дондукова и, как только продавец берется за непочатую лохань, быстро входит в магазин: «Полкило кислого молока! — И указательный палец ныряет в лохань с каймаком, будто клюв птицы, изогнувшей шею. — И половину слоеного пирога!» — И ребром ладони, как ножовкой-полумесяцем, которую в Пирдопе называют саковицей, режет пирог с брынзой сначала вдоль, затем поперек, так что получаются квадратики. Не каждый выдерживает до того момента, когда «пирог» у Стефчо начинает таять во рту. Раздаются крики: «Хватит! Мне плохо!» Однако через некоторое время они же просят продолжить рассказ. Велко даже ссорился со Стефчо: мол, зачем мучить людей. В сущности же, эти разговоры вносили некоторую разрядку.

В те дни мы старались заменить хлеб духовной пищей. Бай Цико распределил нашу библиотеку по рюкзакам и каждому дал инструкцию (более строгую, чем Моисеевы заповеди), как ее беречь. Книги знакомили нас с людьми умными и стойкими: с Бенковским, Левинсоном, Оводом... А Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей с его «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»... Эти слова мы повторяли и когда речь шла о занятии нами Копривштицы, и когда кто-нибудь из нас действительно проваливался под лед. Не один «пролетарий умственного труда» отпускал в адрес противника, транжирившего бензин и стиравшего покрышки автомобильных шин в попытке разыскать нас, небезызвестную реплику: «Идеи наши — деньги ваши!» Жизнелюбивые книги Ильфа и Петрова внушали нам уважение к советским людям, среди которых нет места даже самому блестящему комбинатору.

Те, кто ленивее и кто был истощен больше других, утверждали, будто лучше всего для здоровья спать прямо на снегу, как это делают на фронте сибиряки (про этих советских солдат рассказчик обычно говорил так, будто сам только что прибыл с советско-германского фронта и видел, как спали сибиряки — чуть ли не раздетыми, чтобы не было душно). Более домовитые, однако, создавали себе удобства — пружинистые постели; решетка из стволов, сверху ветки и дубовые листья.

Мы знали, что находимся в осаде. На тесном, разбитом шоссе, ведущем из Стрелчи к Копривштице, гудели и дымили грузовики, тарахтели обозные телеги. Раздирали душу звуки военных труб. Мы видели, как по белым полянам петляют солдаты и жандармы. Крестьян заставили согнать с гор весь скот. Горы были расчищены, как площадка для борьбы: только мы и они подстерегали друг друга.

Нам нельзя было выдавать себя: в открытой борьбе враги положили бы нас на лопатки.