Горы дышат огнем

Время заканчивать эту книгу. Надо ее заканчивать. Я очень хорошо знаю, сколько еще человеческих судеб должно было ожить в ней, но надо уже, чтобы книга вышла в свет, по крайней мере, первая книга. Я будто слышу голос брата Георгия, стародавнего просветителя: «Душенька моя грешная, зачем ты и в самом деле хочешь увидеть конец этой книжки, как мореплаватель — берега моря, как больной — здоровье, как бедняк — пищу и одеяние? Поминайте меня...»

Мне кажется, что я пишу эту книгу пятьдесят лет. В этом есть какая-то доля правды: всю жизнь я готовился к ней.

Однако не важно, сколько времени пишется книга, важно другое — сколько она будет жить. Любому автору хочется, чтобы его труд жил долго, даже после его смерти.

В сущности, по-настоящему закончишь эту книгу ты, друг. Доведи до конца то, мимо чего я прошел, или то, о чем упомянул лишь вскользь.

Мы решили уйти от пустого Попова Стола. И голод нас мучил, и надо было действовать — бить врага, показать народу, что мы живы. Двадцать бенковцев с Максимом и Ильо отправились в Дюлево. Я не помню, как мы расстались.

Мы шли наверх, туда, где снега. Помню костры под Бунаей: крест-накрест, образуя решетку, уложены толстые сырые стволы, огонь клонится к земле, тонет в этих колодцах глубиною в полтора метра. Ветры сюда нанесли много снега, он был спрессованным, обледенелым, не таял, и мы протягивали к огню руки, свесившись над этими колодцами. Запах дыма казался нам сладостным, как никогда. А вокруг между буками звенела синяя стужа.

...Потом — белая, блестящая ночь. Мы ругали Папанина и Лебедя за то, что они все время вели нас по открытой местности. А те отвечали: мол, не они; виноваты, что Копривштица такая длинная и что приходится ее обходить. А она, все время вправо от нас, то исчезала, то вновь подмигивала огнями домов. Ветер был настолько сильным, что поднимал легкие клубы зернистого снега даже с этой ледяной корки... Когда же кончится такая тяжелая жизнь? В походе страшно думать обо всем пути. Говоришь себе: дойду до того камня, потом до того дерева — и так идешь. Особенно тяжело стало идти по этой дымящейся остекленевшей равнине: я не видел ничего, что могло бы служить промежуточной вехой в пути. «Куда вы нас ведете? — простонал Алексий. — Разве не видите, что мы уже дошли до Северного полюса?..»

В конце концов через молодой сосновый лес мы начали спускаться к Тополнице. Ветер стих, стало теплее, тишина буквально оглушала нас. Я все видел и будто бы все осознавал, но все казалось каким-то далеким, и я чувствовал приятную сонливость... Хорош мягкий луг, вытянуться бы, перекусить, как в Бобевице. Подожди, а это что за друзья?.. Иглистый удар в лицо. Где я? Почему один? Я просыпаюсь и бегу назад. Хорошо, что все покрыто снегом и я вижу свои следы. Колонна где-то свернула, а я во сне продолжал идти прямо... А если они скоро доберутся туда, где нет снега? Меня бросило в жар. Как я могу остаться один? Сейчас же их догоню!..

Дорого обходятся человеку такие минуты. Я радовался, как младенец, когда догнал товарищей. Вскоре мы остановились, и взвились в небо костры. Привал.

Во второй половине дня мы с Антоном и Орлином отправились в Лыжене, чтобы раздобыть продуктов, а сборный отряд продолжал путь к Выртопе. На дороге от Пирдопа к Копривштице рокотали грузовики, но в лесу мы могли двигаться и в светлое время.

Соблюдая осторожность, мы свернули к Радеку, который жил на восточной околице Лыжене. Жена его, увидев нас, расплакалась. Испытанный коммунист, ятак, Радек старался держаться спокойно, но ему это не удавалось.

...После расправы карателей над Копривштицей Коце, Радек, Чапай и Вылко в дневное время в селе не показывались и не спали по ночам дома. Договорились: если их начнут разыскивать, сразу идти в отряд. 30 марта в дом Антона ворвались семь полицейских. А Чапай как раз в эту ночь пришел домой! Думал было стрелять, но — какой смысл? Решил бежать, если арестуют. Как он успел сунуть пистолет в нетопленную печь — и сейчас удивляется! «Собирайся, мы тебя вышлем!» Пока он одевался, дедушка Никола, очень любивший Антона и во всем ему помогавший, затеял разговор с агентом: откуда он, сколько ему платят, какое семейство. А Чапай — через чулан, через крышу, вверх по оврагу и... к Антону... Тогда арестовали тетю Зою и бай Мино. Потом мы узнали: их сослали в Силистренский край. Искали и Вылко, но того не оказалось дома: он ушел вместе с Чапаем. Вскоре мы увидели их у себя в землянке.

Я слушал рассказ Антона и невольно думал: «Идет, идет весна! Вот они, первые ласточки. Какие там ласточки? Орлы!» Чапай — сильный, смелый, замечательный боец, обязательно будет командиром. Вылко невысок ростом, но подтянут, ловок, всегда улыбается и в глазах — хитрые огоньки.

— Дорого им придется заплатить! — проговорил Антон, и я только сейчас с полной силой почувствовал, какую боль испытывает он.

— Их только сошлют! — попытался я утешить его, но не знаю даже, слышал ли он мои слова. Антон пристально смотрел на Радека, как бы взглядом спрашивая, как дела у других коммунистов. Потом тихо спросил: