«Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война

По мере создания и укрепления органов гражданской администрации влияние СД в церковно-политических вопросах все более отходило на задний план. В целом можно констатировать, что почти весь период оккупации главную роль в практическом осуществлении религиозной политики на оккупированных территориях СССР играли РМО и его рейхскомиссары, которые при этом, правда, в принципиальных вопросах должны были руководствоваться директивами партийных вождей и лично Гитлера. Как говорилось в сводке полиции безопасности и СД от 24 июня 1942 г., Рейхсминистерство занятых восточных территорий стремилось во время войны политически обезопасить области «за спиной» вермахта и воспрепятствовать распространению саботажа, партизанской деятельности и т. п. Поэтому министерство выступало за предоставление местному населению возможностей определенного культурного развития и даже участия в управлении, хотя бы только и на срок войны[1067]. Особенно явно эта линия проявилась в прибалтийских генералбецирках. Но и чиновники РМО, как и их шеф — А. Розенберг, писавший: «Христианский крест должен быть изгнан из всех церквей, соборов и часовен и заменен единственным символом — свастикой»[1068], были в принципе враждебны всякой форме христианства.

Они желали, чтобы большая часть населения оккупированных территорий (как и в Германии) была безрелигиозной, хорошо понимая глубинную противоположность национал-социализма и христианства. Начальник группы религиозной политики К. Розенфельдер писал в меморандуме от 31 января 1943 г.: «Определяющая точка зрения для германского политического руководства заключается в том, что всякое христианское церковное направление по своей глубинной сути находится в непреодолимой мировоззренческой противоположности к национал-социализму. Это подходит для Церкви на Востоке, хотя указанная основополагающая вражда находится здесь в тени тотальной борьбы между Советским Союзом и руководимой рейхом Европой… Я повторно указываю на то, что со стороны германской администрации неверно придавать слишком большое значение Православной Церкви как средству управления людьми… По-советски воспитанные поколения видят в Церкви средство оглупления и порабощения … Негативное отношение (особенно молодежи) к Церкви может измениться, лишь если она разовьется в силу народной и национальной защиты. И эта опасность при до сих пор существующем обращении с населением на Украине и ввиду возникающих дружеских связей между государством и Церковью в Советском Союзе является очень острой»[1069].

В этом меморандуме, как и в истории запрещения публиковать указ о религиозной свободе на занятых территориях СССР, прослеживается тесная связь нацистской церковной политики на Востоке с отношением к религиозной жизни в Германии. Чтобы лишний раз не сотрудничать с Церквами своей страны и не укреплять их, нацисты не допустили священников этих Церквей даже окормлять немцев, проживавших на бывших советских территориях. Здесь видна большая разница с позицией союзных Германии во II Мировой войне государств: финские, румынские, венгерские, словацкие, итальянские военные священники с разрешения своего начальства стремились вести активную миссионерскую деятельность в России, что вызывало негативную реакцию нацистских ведомств. Уже говорилось об их беспокойстве по поводу действий румынского духовенства. Относительно же венгерских, словацких и итальянских священников рейхскомиссар Украины Э. Кох писал 4 июля 1942 г. в РМО, прося указать им ограничиться чисто армейским душепопечением и запретить устраивать богослужения для гражданского населения. Восточное министерство (как и МИД) выразило полное согласие с мнением Коха о необходимости пресечь всякую миссионерскую деятельность и 30 сентября 1942 г. попросило Верховное командование вермахта еще раз указать на это руководству союзных воинских частей[1070].