Господь мой и Бог мой. Евангельские чтения. В помощь открывшим Евангелие

О эта дивная интонация советской регистраторши: чудеса там, не чудеса – когда положено, тогда и приходите, куда вы лезете, у нас сейчас обед. И талончик на чудо взять не забудьте!

И негодование на Учителя, выплеснутое окриком на простых людей, которые вообще-то просто пришли в синагогу послушать Равви и совершенно не виноваты, что Иисус любит исцелять в субботу.

Века идут, тысячелетия, а люди не меняются – вчера и днесь те же.

Ни удивления чуду, ни радости за ближнего. Поразительно: ведь исцеленная женщина – давний член прихода, ее все знают, уж точно знает начальник синагоги. Однако ее освобождение от болезни не вызывает в нем ни малейшего теплого чувства. Что страдание, что исцеление совершенно ему безразличны. И даже в момент ее радости, такой неожиданной, такой огромной, он одергивает ее злым замечанием.

Недаром Иисус резко говорит ему: лицемер! Ведь к скоту он относится лучше, чем к людям, находящимся под его попечением. Скотником бы ему работать, а не начальником синагоги. О скоте заботится, скот водит поить даже в субботний день, не давая мучиться от жажды. А человек… что человек? Потерпит, не переломится. Придет, когда положено.

Наслушаешься таких и не посмеешь обратиться к Богу. Вдруг что не то скажешь. Или не тогда. Не как положено…

И как же это отношение перекликается с печальными словами Христа из притчи: даже если кто из мертвых воскреснет, то и ему не поверят.

Еще бы! Не только не поверят, но, воскресни бедняга в неподходящий день, еще укорят, что в день субботний размотал погребальные пелены и прошел непозволительно большое расстояние от гробовых пещер до человеческого жилья.

Поразительно, как рамки намертво усвоенных правил делают человека слепым и глухим, запирают в тесном и плоском мирке, где чудо из благого преодоления естественного закона становится скучным нарушением запрета.

Иисус и Хананеянка: история одной жестокости

Один из самых пререкаемых евангельских текстов – о хананеянке, псах, детях и хлебе:

И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские.

И вот, женщина Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется.

Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами.

Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева.

А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне.

Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.

Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их.

Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час (Мф. 15:21–28).

День, солнце, жарко. Иисус с учениками идут по дороге (будем придерживаться версии Матфея, в ней реплик больше, чем у Марка), за ними бежит женщина, пытаясь их нагнать и окликая в голос. Уж, наверное, самым жалобным голосом, должно быть, и задыхаясь на бегу. Но толку мало: ученики на нее оглядываются, а Иисус как будто не слышит. Сирофиникиянка, язычница, как пишет о ней Марк… Ну… Это уже не смущает даже учеников – разве мало Иисус общается с язычниками? Он и с римлянами дружелюбен, к Нему и самаритяне подходят смело.

«Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами. Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева».

Неожиданно. Апостолы немеют, и немудрено! Нельзя противоречить Себе больше, чем противоречит Иисус, отговариваясь такой отговоркой. Каждый из апостолов мог мигом припомнить Христу исцеленных язычников, римлян, да и самаритян – тоже «иудеев» очень сомнительных.

Пока ученики недоуменно переглядываются и думают, как бы этак поделикатнее намекнуть Учителю на эти обстоятельства, женщина подходит поближе.

«А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне.

Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам».