Прежде чем начать собственную журналистскую карьеру, Андрей пытался оценить свои возможности в соответствии со стандартом, установленным Булгариным. В середине 1830‐х годов в записке к Якову он рассуждает о том, как его кумир его отвергает, и упоминает печальный конец Лжедмитрия (о котором написал свой знаменитый роман Булгарин):
Ежели бы Писатилистику
Знай Андрей подлинного Булгарина, он был бы очень удивлен, увидев, как тот далек от выдуманного идеала. Молодой польский дворянин, вступивший во время Наполеоновских войн во французскую армию и сражавшийся с русскими, переметнулся на их сторону незадолго до победы[946]
. Выросший в республиканской семье, в юности он был связан с некоторыми из будущих декабристов, что в числе прочего могло в конечном итоге привести его к роли осведомителя Третьего отделения (он начал работать в этом качестве в 1826 году, на следующий год после восстания декабристов). Но даже с осведомительством было все не так просто: Третье отделение не доверяло ему полностью, и он прекратил сотрудничество с ним в период с 1831 по 1837 год, проведя эти годы в своем эстляндском имении. Впоследствии он вернулся к этому занятию, но до конца жизни не был доволен своими кураторами. Исследователи утверждают, что его служба в Третьем отделении, а ранее в русской армии объяснялась «скорее выгодой, чем убеждениями». В частности, подводя итог интересного жизненного пути Булгарина, Мелисса Фразьер замечает, что «основной чертой характера Булгарина была впечатляющая способность адаптироваться к новым обстоятельствам. Однако он никогда не чувствовал себя комфортно»[947]. Андрей же (которому, в отличие от Булгарина, не приходилось жить в России, имея иностранное происхождение, и справляться с нечаянной вовлеченностью в политически рискованные обстоятельства), напротив, был человеком, чувствующим себя в высшей степени свободно во всех возможных смыслах этого слова.В 1831 году Пушкин поместил в журнале «Телескоп» две статьи, положившие начало ныне знаменитой личной атаке на Фаддея Булгарина. Опубликованная без подписи статья Пушкина была основана на мемуарах французского «агента полиции, перебежчика и журналиста» Видока и написана так, чтобы «товарищи по перу могли опознать в герое Булгарина, а те, кто не понял намеков, были немедленно просвещены эпиграммой на „Видока Фиглярина“»[948]
. Хотя другие писатели без затруднений прочли скрытый подтекст этой статьи, Андрей, если и читал ее, вряд ли понял, о ком идет речь, поскольку немыслимо представить, чтобы он продолжал восхищаться Булгариным, зная о том, что тот был перебежчиком, – даже если бы и мог одобрить службу осведомителем.Хотя государственническое понимание русской национальной идентичности, которое Булгарин предлагал для обсуждения и распространял, несомненно, было тесно связано с николаевским Третьим отделением и цензурой, его не следует чрезмерно упрощать: изначально оно было основано на идеях Сергея Уварова, человека, получившего разностороннее образование в духе Просвещения и, по меньшей мере в молодости, придерживавшегося весьма рафинированной версии консерватизма. Уваровское представление об идеально «русском» образовании питало умы утонченных (и консервативных) граждан, знакомых со всеми достижениями западной культуры, но благоразумно использовавших эти знания лишь для того, чтобы обогатить собственную национальную идентичность[949]
. Это тот шаг, которому Андрей сознательно или бессознательно подражал, разрабатывая свою образовательную программу.