Читаем Господа Чихачёвы полностью

Андрей Чихачёв приложил руку к формированию этой модели и стал реальным воплощением идеального землевладельца, которого описывали в своих публикациях его предшественники-журналисты[934]. Поскольку мы знаем об обстоятельствах и частной жизни Андрея гораздо больше, чем о других провинциальных корреспондентах, можно в точности понять, как подлинный человек отличался от «типа», что наводит на размышления о некоторых дополнительных причинах краха, в конечном счете постигшего весь проект рационализации деревенской жизни. Прежде всего, причиной возникшего непонимания стало убеждение части писателей-горожан в том, что среди мелких и средних помещиков в целом господствует чувство бесполезности и бессмысленности. Хотя некоторые из них, вне всякого сомнения, действительно себя так ощущали и, судя по дошедшим до нас свидетельствам, представители богатейшей столичной знати – секуляризированные и западнические – были в немалой степени озабочены похожими мыслями и чувствами, Андрей Чихачёв видел мир совсем по-иному. Он упоминает годы, предшествовавшие освобождению дворян от обязательной службы в 1762 году, лишь как период, когда родовые имения его деда находились в постыдном небрежении. Эпоха же самого Андрея отличалась огромными и разнообразными преимуществами, что побуждало его энергично стремиться в будущее. В отличие от жившего задолго до него Болотова Андрей никогда не огорчался, если его проекты терпели неудачу: он шел от одного начинания к другому со все большим честолюбием и немалым успехом. Когда на его деревню обрушились внезапные перемены, виной тому стал тот самый внешний мир, которого он так страшился: отмена крепостного права сделала и помещиков, и крестьян уязвимыми и лишила их традиционных и привычных способов справляться с жизненными обстоятельствами.

Иными словами, в начале XIX века существовала реальная, признававшаяся Андреем потребность в технологическом реформировании российского сельского хозяйства, но писатели полагали, что необходим переход к западноевропейскому пути, а читатели, судя по написанному Андреем, желали улучшить нравственность и уровень образования работников-крестьян. Также остро стоял болезненный вопрос о роли дворянского «служилого сословия» после отмены обязательной службы. И если приобщенным к культуре городским критикам казалось, что управление поместьями является делом совершенно новым, то сами провинциальные помещики, такие как Андрей и его соседи, считали само собой разумеющимся, что корень проблем заключается не в управляющих имениями, а в нехватке у них финансовых и образовательных ресурсов, но подчас и в упрямстве или невежестве как самих крестьян, так и некоторых помещиков[935]. Андрей полагал, что эта проблема – как и буквально все остальные – может быть решена с помощью воспитания.

Проблема власти в провинции возникла задолго до 1762 года. Одной из причин освобождения дворянства от службы стало плохое состояние их деревень, которые могли теоретически приносить гораздо больше дохода как самим помещикам, так и государственной казне. Но если рассматривать проблему начиная с губерний и по направлению к столице, создается впечатление, что российское государство в XVIII веке сначала спровоцировало обнищание сельской местности, требуя от всех дворян пожизненной службы, а затем передумало и отправило этих людей (после того как несколько поколений прожили всю жизнь в столицах или за рубежом) обратно в деревню, чтобы они научили местных жителей, как правильно организовать работы, которые и так выполнялись веками. В конце XVIII века, в разгар переходного периода, Михайло Ломоносов, известнейший русский учёный-энциклопедист эпохи Просвещения, задумал газету, призванную решить ту же задачу, которой при следующем поколении занялась «Земледельческая газета»: узнать у жителей провинции, как можно естественным образом увеличить производство продуктов и улучшить качество жизни. В конце XVIII века этот проект потерпел неудачу. Поколением позже, когда центральная власть отчасти, а интеллектуалы полностью утратили интерес к этой проблеме, Андрей Чихачёв и подобные ему люди осуществили как раз то, что рисовал в своем воображении Ломоносов. Отличие заключалось в том, что поколение дворян, к которому принадлежал Андрей, было первым, которое возмужало, рассчитывая провести всю жизнь в провинции после достаточно краткосрочного пребывания на службе[936].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги