Читаем Господа Чихачёвы полностью

В 1765 году Екатерина Великая разрешила учредить Вольное экономическое общество, ставшее первой российской негосударственной общественной организацией, имевшей, однако, прочные связи с властью. Основной задачей Вольного экономического общества было распространение в России знаний о рациональном, организованном на западный манер ведении сельского хозяйства. Со временем к Обществу присоединилось Московское общество сельского хозяйства, его губернские отделения и множество сочинителей и издателей, начавших кампанию за просвещение провинциалов, которые, как считалось, сопротивлялись переменам[924]. Среди писателей, поддержавших эту кампанию, были Николай Новиков (русский журналист, издатель, крупнейшая фигура русского Просвещения), Андрей Болотов (провинциальный помещик-дворянин XVIII века, писавший труды на основе своего личного опыта; на Болотова Андрей Чихачёв был похож своей любовью к писательству и приверженностью к жизни в деревне.) и такие журналисты-издатели XIX века, как Фаддей Булгарин и Осип Сенковский, стремящиеся заполнить страницы своих журналов рассказами о последних новинках земледельческой науки и прославившиеся тем, какие доходы приносила им публикация этих советов, часто неверных и бесполезных.

Если воспользоваться выражением Элисон Смит, в этих сочинениях, написанных выспренним стилем и часто придававших особое значение «святой Руси и ее сельскохозяйственной судьбе или называвших „верой“ убеждение в необходимости реформировать систему землепользования», «неуклюже сочеталось рациональное и иррациональное»[925]. К такому языку прибегали, чтобы опровергнуть обвинения, будто земледельцы-реформаторы не могли «выступать от имени русской самобытности». Напротив, те, кто сопротивлялся реформам, заявляли, что делают это, пытаясь «сохранить русские традиции, чтобы обеспечить подлинно русское будущее». Другие считали, что «благодаря изобилию земли и институту крепостного права» перемены «не нужны или невозможны», но встречались и те, кто «думал, будто проблема заключается в источнике нововведений: Западе»[926]. В этой какофонии нет какой-либо конкретной «стороны», на которой выступал бы Андрей Чихачёв: он искренне заботился о «русскости» и с подозрением относился к секуляризации, хотя и не к западничеству самому по себе (различие здесь зачастую было очень тонким). Чихачёв одобрял как реформы, так и традиционный уклад, и его привлекал прогресс, держащийся в прочных нравственных границах.

Такие издатели, как Сенковский и Булгарин, выдумывали помещиков, якобы писавших в их журналы, по-видимому, для того, чтобы заменить подлинных корреспондентов, которые или не существовали, или отличались от тех людей, на чье участие рассчитывали издатели[927]. В то же время авторы, подобные Болотову, писавшие от своего имени о настоящих агрономических экспериментах, обычно в конце концов терпели неудачу или были недовольны результатами своих усилий. После пришедшегося на 1820–1830‐е годы бума публикаций, посвященных сельскому хозяйству, в начале 1840‐х интерес к этой теме ослаб: многие писатели решили, что вся кампания закончилась поражением, и напрямую обвинили в этом вялых, ленивых и нелюбопытных читателей (или ленивых и нелюбопытных крестьян, или и тех и других)[928]. Другие исследователи отмечали, что (в свете выводов Мишель Маррезе о том, что многие женщины часто управляли дворянскими имениями) отчасти подлинной причиной провала могло стать то, что вся кампания была адресована неподходящей публике (а именно читателям-мужчинам), а идеи были сформулированы в неподходящих выражениях (с рациональным землепользованием в качестве замены государственной службы; женщины, разумеется, никогда не состояли на государственной службе, а земледелие не было им в новинку)[929].

В исследовании, посвященном русской литературе о сельском хозяйстве конца XVIII – середины XIX века, Элисон Смит пишет, что «сколь бы ограниченной она ни была, эта кампания в периодической печати и в самом деле показала, что в России есть группа граждан, преданных идее совершенствования сельского хозяйства». Называя этих людей «верующими», Смит настаивает, что они видели в развитии земледелия спасение России. Однако их голоса «в любой момент могли утонуть в грохоте самого взрыва (интереса к сельскому хозяйству. – Примеч. авт.[930]. Так, читатели, подобные Андрею Чихачёву, комментировавшие полученные ими номера «Земледельческой газеты» и писавшие туда о собственном опыте, терялись среди множества мошенников-экспертов, неудачно подобранных переводов и воображаемых корреспондентов, выдуманных издателями.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги