Читаем Господа Чихачёвы полностью

Критикуя всеобъемлющий рационализм и секуляризм эпохи Просвещения, славянофилы, как и Андрей Чихачёв, в то же время приветствовали представления Просвещения об образовании и идею благоговения перед знанием, изначально распространявшееся «Энциклопедией» Дидро (в особенности знанием о родном крае и обитателях различных областей страны). К этому славянофилы прибавляли сентиментальный интерес к миру чувств (в частности, религиозных переживаний) и уважение к сентиментальной привязанности человека к родной культуре[911]. Однако свойственное романтизму внимание к отдельному человеку не нашло четкого отражения в идеологии славянофильства, поскольку противоречило преданности воображаемому допетровскому прошлому, которое (в глазах славянофилов) характеризовалось соборностью, то есть духовным единством (важнейшая религиозная идея, разработанная философом Владимиром Соловьевым и тесно связанная со славянофильской мыслью).

Представления Андрея перекликались с мыслями славянофила Ивана Аксакова о жизни провинции: «Дорожа пространством дома как бесценным сосудом, в котором могла быть сохранена суть патриархального идеала»[912]. Это мировоззрение понуждало даже столичных интеллектуалов погружаться в подробности повседневной домашней жизни – как это делал и Чихачёв. Он также разделял убеждение мыслителей-славянофилов, что после Великой французской революции судьбой Европы стало «ложное» или извращенное Просвещение, и надежду, что Россия избежит того, что казалось ему крайним рационализмом и социальным хаосом республиканских и эгалитаристских идей.

Однако, в отличие от славянофилов, Андрея мало интересовала соборность: возможно, потому, что он не готов был романтизировать крестьянство (вместо этого идеализируя свою патриархальную власть над деревней). Отцы-основатели славянофильства славились тем, что появлялись в великосветских салонах облаченными в «традиционное» платье эпохи Московского царства. Андрей и его родные одевались по европейской моде, а консервативный национализм или патриотизм Андрея не нуждался в публичных демонстрациях (и не был элементом романтического проекта воссоздания национального прошлого), представляя собой простое отражение того, как он понимал актуальное состояние своего непосредственного окружения[913]. Его частые признания в личной преданности царю и императорской фамилии показывают, что его практически полностью лишенное критики отношение к самодержавию и государству отличало его от славянофилов, хоть он и разделял с ними отсутствие интереса к политическому или гражданскому национализму на западный образец, отводившему значительную роль представительному государству, состоящему из «граждан» (в противоположность милостивому правлению монарха, существующего над своими «подданными» и вдали от них).

В нескольких важных аспектах мировоззрение Андрея и интеллектуальный труд, который он считал своим призванием, по-видимому, находятся в согласии с проектом славянофилов (в трактовке Рабов-Эдлинг). Однако в других отношениях его взгляды ближе к консервативным помещичьим представлениям о национальной идентичности, формировавшим основу «здорового» национализма Западной и Центральной Европы. В России деревенская жизнь под властью помещика, бывшая ядром представлений Андрея о национальной идентичности, была разрушена в 1861 году в момент освобождения крепостных, приведя к обеднению помещиков и отчуждению крестьянства. Способом выживания товарищей Андрея по несчастью и сохранения их представлений о национальной идентичности можно, вероятно, счесть труды земских деятелей конца XIX века (Земства – органы местного самоуправления, введенные в 1864 году, из‐за наличия имущественного ценза возглавляемые достаточно обеспеченными землевладельцами. Их сотрудники – учителя, врачи, агрономы и др. – были в основном молодыми людьми, имевшими профессиональное образование и происходившими из обедневших дворянских или разночинных семейств). Ущерб, который отмена крепостного права нанесла хрупким экономическим и социальным отношениям в сельской России, замедлил рост и уменьшил влияние земцев по сравнению с подобными им группами в Западной Европе[914].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги