Господа Чихачёвы

Огарев начинает свой ответ, цитируя последние строки заметки Чихачёва. Строки эти содержали типичный для Андрея смиренный отказ от претензий на ученость: «Если обмолвился, господа, поправьте и примите глубочайшую благодарность»[903]. Хотя на страницах «Земледельческой газеты» эти слова и не были неуместны, Огарев воспользовался ими для того, чтобы представить и самого Андрея, и его взгляды наивно-инфантильными.

Обмолвились, Андрей Иванович, шибко обмолвились!

Отвечаю вам с полной надеждой на вашу глубочайшую благодарность. Вот куда непонимание одного слова может завлечь молодого человека! – подумал я, прочитав вашу статью. Вероятно, я не ошибаюсь, почитая вас молодым человеком, и совершенно убежден, что при ваших способностях, с летами вы приобретете и более верное знание слов, употребляемых в науке, и более положительный взгляд на вещи[904].

Что бы там ни думал тридцатичетырехлетний Огарев, Андрей на тот момент уже был почтенным мужем сорока девяти лет от роду. В целом статья Огарева состоит из мелких придирок и пустых риторических фраз и звучит не менее поверхностно, чем более личные и довольно путаные разглагольствования Чихачёва. Многократно повторяемое в статье Огарева имя и отчество оппонента подчеркивает и усиливает остроту полемики. Может показаться, что Огарев испытывает к Андрею какую-то личную неприязнь, но это не так. Он готов обрушиться на любого, кто кажется ему старомодным, чтобы выразить точку зрения западников.

Огарев критикует данное Андреем определение «нормальности» как «добросовестности» и сравнивает общественную жизнь с жизнью человеческого организма, утверждая, что было бы смешно говорить про «народные, образцовые или добросовестные отправления желудка, сердца, мозга ‹…› Нормальность просто значит правильность ‹…› В мире же человеческом правильность значит разумность». Далее Огарев пишет, что обществу не следует полагаться на добросовестность «частных лиц», что такие ожидания представляют собой «неразвитость» или приводят к ней:

…вполне согласен, что добросовестность – дело почтенное; но сделайте милость, укажите мне хоть одно государство, одно человеческое общество, которое бы все свои труды, постановления, связи, делающие из него одно нераздельное целое, полагало на добросовестности частных лиц, каждого из своих членов! Кроме того, что такого общества нет и никогда не бывало, но если б оно и существовало, то согласитесь, что, рядом с младенческой добросовестностью, оно представило бы нам страшную неразвитость потребностей промышленности, искусства, знания[905].

Личную добросовестность или нравственность, к которой призывает Андрей, Огарев называет «младенческой» и наивной, словно призывающей вернуть человечество «к тем временам, когда человек еще не вкусил плода с древа познания добра и зла». Вместо этого, настаивает Огарев, «каждый из нас требует в человеческом обществе законности, правосудия для того, чтобы его интересы не были оскорблены интересами другого». Это требование Огарев считает «мужественным», хотя правильнее было бы назвать его «западническим».