Господа ташкентцы

...общественные и политические формы имеют только кажущуюся самостоятельность... - Мысль эта подробно развита Салтыковым в статье "Современные призраки" (т. 6, стр. 381-406).

...an sich und fur sich... - философский термин, введенный Иммануилом Кантом.

В течение последних пятнадцати лет... - то есть со смерти Николая I.

На недостаток приказаний мы пожаловаться не можем... - Здесь и далее намек на насаждавшиеся сверху реформы 60-х годов.

...адвокаты превращаются в "аблакатов"... - "Аблакатами" в народе именовались частные ходатаи по судам - бывшие чиновники, отставные офицеры, писаря и т. п. Их развелось особенно много после судебной реформы 1864 года, в связи с нехваткой квалифицированных юристов. "Подобно саранче", они "усеяли собой присутственные места, камеры мировых судей, гостиницы, трактиры, кабаки, даже паперти церквей" (ОЗ, 1872, Э 11, отд. II, стр. 133). Салтыков уподобляет им здесь присяжных поверенных, которые в погоне за крупными кушами пренебрегали корпоративной этикой и зачастую отличались от своих коллег-"аблакатов" только масштабом дел и размером гонорара.

...земские деятели - в устроителей пикников, закусок и обедов. - См. об этом в очерке "Новый Нарцисс..." ("Признаки времени" - т. 7, стр. 2539).

...получил грош, из оного копейку пропил... - Грош - старинная монета в две копейки (впоследствии - полкопейки).

ЧТО ТАКОВ "ТАШКЕНТЦЫ"?

Впервые - ОЗ, 1869, Э 11, стр. 187-207 (вып. в свет 7 ноября), под заглавием "Что такое "ташкентцы"? Отступление". Подзаголовок "Отступление" снят в изд. 1873.

Очерк написан, по-видимому, непосредственно перед публикацией его в "Отечественных записках", то есть в сентябре - октябре 1869 года, и не мог быть создан ранее очерка "Господа ташкентцы. Из воспоминаний одного просветителя" (см. стр. 673). Закончив первый ташкентский очерк, Салтыков решил несколько изменить сложившийся у него план портретной галереи ташкентцев, который начал осуществлять в рамках "воспоминаний одного просветителя", и предпослать ей "теоретическую" главу, посвященную общей характеристике явлений, обозначенных им словом "ташкентство".

Интересным для творческой истории "Господ ташкентцев" в целом является содержащийся в очерке перечень ташкентских типов, которые Салтыков предполагал изобразить в дальнейшем (в "нумерах"). Во всех изданиях этот перечень идентичен, за одним исключением: в журнальном тексте в нем назван еще "ташкентец-литератор". Список ташкентских типов в очерке "Что такое "ташкентцы"?" можно рассматривать как первоначальный план будущего цикла, наметившийся у Салтыкова на первой стадии работы, впоследствии измененный. Если в 1869 году в журнальном тексте Салтыков сообщал: "Я нахожу возможным изобразить...", то в 1873 году он более осторожен и не обещает читателю скорого осуществления обещанного - "Я постепенно изображу..." В конечном итоге, замысел1 создания галереи действующих ташкентцев (в "нумерах") не был осуществлен, вместо этого появилась галерея ташкентцев, готовящихся к действию, но еще к нему не приступивших (в "параллелях").

Поставив перед собой в "Господах ташкентцах" задачу "исследовать" ташкентство в его формировании и развитии, Салтыков вместе с тем искал художественные формы, соответствующие характеру замысла. В этой связи он предпринял в очерке "Что такое "ташкентцы"? Отступление" теоретиколитературный экскурс, в котором мотивирована необходимость создания нового общественного романа.

В формировании этого романа сатирик отводил себе скромное место "собирателя материала". В журнальном тексте (стр. 200) этот экскурс завершен таким пояснением проблемно-композиционных основ "Господ ташкентцев", вычеркнутым при подготовке изд. 1873.

"Я печатаю "Ташкентцы" в форме "записок одного просветителя". После всего сказанного выше нечего, кажется, и объяснять, что это только форма и что записки принадлежат не одному, а целому легиону просветителей. В конце каждого этюда, каждый из моих "ташкентцев" кончает весьма неудовлетворительно, а именно: пропивается, проворовывается и вообще впадает в забвение. По этому поводу мне тоже может быть сделан упрек. Скажут, например, что я слишком охотно прибегаю к вмешательству случайной силы; что в положениях, подобных тем, которые я описываю, зло чаще всего торжествует, а не наказывается; что вообще, если зло, по временам, наказывается, то это наказание приходит к нему не извне, а благодаря тому внутреннему бессилию, которое скрывается в нем самом. На это я могу ответить следующее: мой образ действия в этом случае имеет характер двоякий: во-первых, преобразовательный, во-вторых, характер хитрости.