Рассматривая свидетельства об этих «кратких молитвенных призываниях», донесенные до нас различными текстами, мы видим, что при всем различии форм им присущ общий дух. Все они вместе — это вопль о помощи со стороны искушаемого человека
: «Боже, милостив буди мне грешному!»[276], «Господи, помилуй меня!», «Господи, помоги мне!»[277], «Сыне Божий, помоги мне!»[278], «Сыне Божий, помилуй мя!»[279], «Господи, избави мя от лукавого!»[280].Так становится понятным, что имел в виду Евагрий, когда советовал молиться «не как фарисей, но как мытарь»[281]
, тот евангельский мытарь, что, бия себя в грудь, из глубины сердца исповедал себя грешником, чья единственная надежда была на прощение Божие[282].Дух, общий всем этим кратким молитвенным призываниям, — это дух метанойи,
дух раскаяния, сокрушения и обращения. Именно этот дух способен принять «радостную весть» «примирения во Христе» (2 Кор. 5: 18–20).«Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие:
покайтесь и веруйте в Евангелие!»
(Мк. 1:15).Без «покаяния» (metánoia
) нет веры, без веры нет соучастия в Евангелии примирения. Проповеди апостолов, которые евангелист Лука передает в своих Деяниях, завершаются, как правило, этим призывом к обращению (Деян. 2: 38, 3: 19, 5: 31, 17: 30). Но метанойя не есть некий акт, который совершается лишь однажды, это событие, которое длится всю жизнь. «Дух покаяния», смирение, исходящее из сердца, не достигаются однажды и навсегда. Не хватает и всей жизни, чтобы научиться от Христа тому, что, по Его собственным словам, было в глубочайшей степени присуще ЕмуСамому[283]
. Практика этого непрерывного «моления» (вслух или в сердце своем, как это делал раскаявшийся мытарь), о которой мы только что говорили, — одно из лучших средств для поддержания постоянно совершающейся в нас метанойи.* * *
Краткие молитвенные призывания с самого начала обращены исключительно ко Христу,
даже если это не всегда выражено явным образом, как это имеет место в стихах псалмов. С призыванием «Господи!» это очевидно с самого начала, поскольку исповедание Христа как Kýrios провозглашается уже древнейшим Символом веры[284]. Но для первых христиан «Христос» практически означает «Сын Божий» (Лк. 4: 41, Ин. 20: 31), и Сын ими прямо именовался «Богом». «Господь мой и Бог мой!» — этими словами Фома исповедовал свою веру в Воскресшего[285]. Поэтому неудивительно, что Евагрий в одной маленькой, составленной из стихов псалма молитве заменяет призывание: «Господи, Господи!» на «Господи, Христе!», чтобы затем совершенно спонтанно отнести к Христу и слова «Бог и Защитник»:«Господи, Христе,
сила спасения моего! (Пс. 139:8)
Преклони ко мне ухо Твое,
поспеши избавить меня!
Будь для меня Богом и Защитником
и домом прибежища,
чтобы спасти меня»[286]
.Ставшая позднее привычной формула «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» открыто провозглашает то, что подразумевалось с самого начала, то есть что нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись
(Деян.4:12), кроме имени Иисуса Христа. Поэтому с полным правом отцы позднее придали особое значение этому спасительному исповеданию «Иисуса Христом» вплоть до развития подлинной мистики имени Иисуса. По сути, своим «непрестанным призыванием» молящийся ставит себя в ряды тех — слепых, паралитиков и т. п., — кто умолял Иисуса о помощи во время Его земной жизни. Они взывали к Нему так, как только и надлежит обращаться к Богу, свидетельствуя тем самым свою веру в Богосыновство Спасителя яснее, чем всяким иным исповеданием веры.Исповедание Иисуса Господом, впервые сформулированное в первой части так называемой молитвы Иисусовой, неотделимо от просьбы, выраженной во второй части. Кто думает, что начиная с определенного момента он более не нуждается в этой второй части, в «метанойе», пусть вспомнит, что Евагрий говорил о слезах…
* * *
Господь учил нас «всегда молиться». Но Он говорил и о дурной языческой привычке «говорить лишнее»[287]
. Отцы очень внимательно отнеслись к этому предостережению. Уже Климент Александрийский говорил об истинном гностике:«В молитве, читаемой вслух, он немногословен, ибо научился от Господа, о чем следует просить[288]
. Он будет молиться во всяком месте (1 Тим. 2: 8), но не на людях, не у всех на глазах[289]».Евагрий, целиком усвоивший этот идеал молитвы истинного христианского гностика и соединивший его с монашеским деланием, развивает эту мысль:
«Похвала молитве — не одно количество, но и качество. Это показывают те, кто „вошли в храм помолиться'*[290]
, и слова: „А молясь, не говорите лишнего“ — и последующее[291]».