Господи, научи нас молиться. Личная молитва по преданию святых отцов

Современному человеку может показаться странным это столь непосредственное проявление чувств, вовсе не соответствующее его представлениям о молитве и «медитации». И все же духовные отцы учили, а на христианском Востоке учат и до сих пор, что даже сердечная молитва должна читаться вполголоса, по крайней мере вначале и на протяжении определенного времени вплоть до того момента, когда она поистине соединится с биением сердца. Они знали, что такая практика, касающаяся и чтения, и «размышления» вполголоса, это отличное средство против рассеяния духа, которое обычно так трудно бывает победить.

«Когда ум начинает блуждать, то его останавливают чтение [Священного Писания], бдение и молитва»[300].

Слышание собственного голоса облегчает сосредоточение на словах Писания, псалмопения или молитвы точно так же, как работа пальцев, перебирающих бусинки во время молитвы по четкам, помогает удержать внимание. Кто хочет заучить текст наизусть, тот и сегодня поступает так: читает его громко или вполголоса. Ибо хотя молитва и есть чисто духовное делание, но и тело должно внести свой вклад в него. Мы будем говорить об этом в главе, посвященной движениям тела во время молитвы.

Однако едва ли человек Библии думал о практическом преимуществе молитвы вслух или вполголоса, когда он «гласом своим взывал ко Господу». Его «вопль» был скорее выражением непосредственного контакта, совершенно утраченного современным человеком. Тот Господь, к Которому он взывал, не был ни чисто абстрактным принципом, подобно «Богу философов», ни «далеким Богом» гностиков, но был «Богом Живым», Который открывался человеку по Своей свободной воле, говорил с ним, звал его повернуть лицо свое к Нему.

И призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня (Пс. 49: 15). Ибо близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Пс. 144:18).

Совершенно иначе обстоит дело с идолами, у которых есть уста, но не говорят, есть глаза, но не видят, есть уши, но не слышат[301]. Но Бог, Который рядом, слышит голос молений моих (Пс. 27: 2). Только Он один обладает «лицом» в подлинном смысле, «лицом», которое не есть серебряная или золотая маска, «дело рук человеческих». Поэтому молящийся ищет лица Божия (Пс. 26:8) и прост явить светлое лицо Твое рабу Твоему (Пс. 30: 17), ибо в нем заключено его спасение (Пс. 79:4,8,20).

Эти и иные конкретные способы говорить о Боге суть нечто гораздо большее, чем простые поэтические приемы. Чем более одухотворяется образ Божий в Ветхом Завете, тем скорее разговор о Боге может и должен стать «антропоморфическим», то есть облеченным в формы человеческого, дабы отношения с Богом не растворились в абстрактности и безликости. Ветхозаветные пророки дают нам самый наглядный пример этих двух движений, которые лишь по видимости кажутся противоположными. Их Бог, как скажет Иоанн, — это всецело дух (Ин. 4: 24), стоящий в резком контрасте со всякой языческой материализацией божественного. И именно поэтому они могли отважиться говорить о Нем на сугубо антропоморфическом языке так, как о Нем никогда не говорили прежде.

С воплощением Логоса это личностное бытие Божие и Его пребывание и для нас переступило любую мыслимую границу. Его близость в Сыне — это свет, чей блеск ослепляет неверующего. Только верующему Сын открывает доступ к «сокрытому Отцу» и дает возможность доверительно обращаться к Нему: «Авва, Отче возлюбленный» — как обычно только любящий ребенок осмеливается разговаривать со своим отцом по плоти.

Почему же и верующему не следует говорить с абсолютно присутствующим Богом ясно различимым голосом, в особенности тогда, когда в своей «келье» он остается наедине с Ним или полагает, что он один. Во всяком случае, следует ограждать себя от любой формы тщеславия. Во время молитвы, которая следует после каждого из двенадцати псалмов утреннего или вечернего «последования», монахи пребывали «в полнейшем безмолвии», о чем рассказывает Иоанн Кассиан, основываясь на собственном наблюдении[302]. В чем же, в сущности, оно заключается, объясняет нам следующее изречение архиепископа Епифания Саламинского на Кипре.

«Названный епископ говорил еще: „хананеянка громко кричала и была услышана[303], кровоточивая молчала и удостоилась похвалы[304]. Фарисей взывал [громким голосом] и был осужден, между тем как мытарь даже рта не открыл и был услышан“»[305].

Это значит, что в конечном счете главное заключается не в том, молимся ли мы громко или безмолвно, а в том, молимся ли мы — «вместе с братией или наедине» — «по привычке только» или «с чувством», как говорит Евагрий[306].