Господин Фицек

В один прекрасный день, уже после шести месяцев тюрьмы, когда они вместе с Новаком возили мебель, Японцу дали в бюро перевозок бумажку, в которой по всем правилам было написано, откуда, сколько и куда перевозить. Батори сунул бумажку в карман, посмотрел только на адрес покупателя, и крытый фургон двинулся к складу. Погрузили две комнаты обстановки среднесортной мебели «розового дерева», небольшой рояль, и мекленбургские лошади потащили тяжелый фургон.

Приехали по указанному адресу. Японец и Новак просунули под рояль ремень, и затем два сильных металлиста потащили инструмент по лестнице на третий этаж. Открылась дверь квартиры, рояль скрипнул — и перед ними предстал толстогубый Игнац Розенберг.

— Это, оказывается, мы тебе тащили рояль… товарищ Розенберг? — проговорил Японец задыхаясь.

В первое мгновение Розенберг смутился. Поправил котелок на голове, застегнул пальто с бархатным воротником, снял пенсне, сложил «Непсаву», которую, видимо, только что читал. Но растерянность его длилась недолго.

— Очень жалею, что приходится встречаться с вами при таких обстоятельствах, но всяк по-своему устраивает свою судьбу. Я не раз говорил…

Новак глотнул и, прислонив рояль к перилам, ответил голосом, охрипшим от напряжения:

— Ты, фрейнд, высоко нос задрал. Видно, профессиональные союзы неплохо оплачивают своих секретарей.

Розенберг почти поднялся на цыпочки, и из его жирного рта слова вырывались, как воздух из пузыря, лопнувшего в воде:

— Это, Новак, не твое дело. Да, оплачивают… Какое тебе дело? Ты лучше бы о себе подумал… Ты нашел то, что искал. Ты мог бы не так жить.

Верхняя губа Японца искривилась. Он зажмурил левый глаз, покачивая головой.

— Да, если б был таким негодяем, как ты, бесом продувным.

— Позвольте, — Розенберг покраснел, — не оскорбляйте меня… Вас прислали перевозить, а не оскорблять! Вы и так уже порядком надоели нам.

— Надоел? Вам надоел? Ну и вы мне надоели!.. Пошли, Новак, впихнем этот рояль господину Розенбергу. — И он так толкнул инструмент, что одна створка дверей почти сорвалась, и вместе с нею отскочил Розенберг.

В комнате Японец снял с себя лямку и заорал:

— Ваше секретарское высочество, куда поставить эту шарманку? Куда? — Правой рукой он стал двигать рояль из одной комнаты в другую. — Сюда, сюда или сюда?

Розенберг вертелся вокруг него, как злая жирная собачонка, которая только лает, а кусаться не смеет.

— Оставьте в покое мой рояль! Не ломайте мой рояль! Что вы делаете с паркетом? Что за безобразие! Я заявлю на вас!

Новак, бледный, прислонился к стене; ему не хотелось произносить ни слова, и теперь впервые он не пожалел бы, если бы рассвирепевший Батори задавил роялем эту слюнявую тявкающую собаку.

Японец толкал рояль во все стороны и говорил:

— Красивая у вас квартира, милостивый государь! За демонстрацию получили ее? Или за что другое? Наверное, еще за что-нибудь… Что делает его величество Шниттер?.. Пошли, Новак, притащим милостивому государю его награду…

Не прошло и двадцати минут, как двухкомнатная обстановка была уже наверху. Ее расставили в таком «порядке», что Розенберг готов был рвать на себе волосы. Шкаф положили на рояль, зеркальное трюмо на пол.

— Я подам на вас в суд!.. — хрипел Розенберг.

— Подавай, милостивый государь! На чай будет? — гаркнул на него Японец.

И когда наборщик испуганно отступил, Японец схватил его за воротник пальто, притянул к себе и плюнул ему в лицо.

— Ты — мразь! Ты — печович!..

На улице, спотыкаясь от волнения, он посмотрел на своего друга Новака.

— Видишь?.. Теперь и ты видишь?.. Иди плати взносы, я тоже заплачу, не бойся!

— Ничего не вижу, — ответил Новак, став бледным как полотно, — ничего не вижу!

После этого ни Новак, ни Японец не возили больше мебели. Японец покинул свою дневную профессию и тем основательнее взялся за ночную деятельность. Новак же твердо решил изменить свое теперешнее положение.

3

На Восточном вокзале Новак купил билет до Дёра, где он собирался предложить свои услуги как механик в Панонхаломском монастыре. В другое время он не взялся бы за эту работу, но теперь, после перевозки мебели, да еще в такую безработицу, он ухватился и за этот случай.

«Ну, наконец-то! — подумал он. — Если и не совсем по специальности, то все-таки не грузчиком. Можем сызнова начинать, хвала попам!» — Он засмеялся.

— В самом деле, Терез, хвала попам! Все устроится, увидишь.

Поезд отходил в два часа дня, в семь часов прибывал в Дёр. Жена и дети пошли провожать на вокзал.

— Дюри, смотри за собой, чтобы не затянула тебя молотилка или еще что-нибудь… калекой останешься.

— Не бойся, Терез. — Он погладил ее по щеке. — Ничего со мной не случится. Ты лучше смотри за собой и за детьми. Все образуется. Три месяца хорошей работы, приличного жалованья, харчей. Чего еще надо? Я же говорю: «Хвала попам!»

— Ничего, Дюри, только…

— Ну-ну… подумаешь — великое дело! Три месяца… Если надумаю, как-нибудь приеду в Пешт вечерком под воскресенье. Ну…