Господин Фицек

— Я прочел ваши требования, сын мой Лайош Рошта, — сказал он почти грустным, приветливым голосом, — и поэтому позвал тебя, чтобы вы подумали. Если вы нарушаете договор, закон не будет на вашей стороне. Я, сын мой, не хочу, чтобы с тобой вышло что-нибудь неладное… Подумайте…

Лайош Рошта вздернул свои жидкие усы, втянул воздух через нос.

— Мы уже подумали, милостивый отец игумен. И передали вам наше решение.

— Я не могу принять его. Мы с тобой, сын мой, заключили договор по обоюдному желанию. Бы очень хорошо знали, дети мои, что подписываете. Исправник прочел вам договор?

— Прочел.

— Ну, вот видишь, сын мой. И тебе сказали, дитя мое, что нарушать контракт нельзя ни мне, ни вам; это преследуется по закону: за нарушение посадят в тюрьму?

— И это сказали, милостивый отец игумен.

— Как же можно тогда устраивать такой беспорядок?

Лайош Рошта уставился на свои сапоги и молчал.

Игумен доброжелательно смотрел на него, скрестив руки на груди, как будто прося Рошту передумать, потому что он не хочет причинять зла своим братьям. Так предписывает закон, иначе поступить он не может, законы для него обязательны.

Устремив взгляд на свои сапоги, Рошта думал о том, что у этого краснорожего развратника двести тысяч хольдов земли, которых хватило бы на двадцать тысяч семей. Двести тысяч хольдов хорошей земли! Сколько же это будет? Может, целая губерния…

Старый монах с бесцветной улыбкой умильно смотрел на игумена и иногда льстиво щурил глаза.

Рошта упорно молчал. А деревня мирно золотилась за окном, внизу в долине.

Новак откашлялся, торопясь сказать, что они не боятся законов, но игумен предупредил его и снова заговорил еще более мягким и ласкающим голосом:

— Доброе дитя мое, ты подумал уже? Может быть, помочь тебе в чем-нибудь?

Лайош Рошта не спеша поднял голову и, смотря на золотой крест, висевший на груди игумена, ответил равнодушно:

— Мы уже подумали, милостивый отец игумен. Мы уже подумали. Нечего больше думать.

Новак бросил взгляд на товарища. Лицо игумена нахмурилось. Старый монах тоже забыл об улыбке.

— Подписали вы договор?

— Подписали.

— Почему же вы тогда не отказались? Зачем же подписали тогда, если сейчас нарушаете его?

— Потому что заключили его, воспользовавшись нашей нуждой.

— Нарушителю договора по закону полагается четыре недели тюрьмы.

— Мы это знаем, отец мой. Посадите нас, пожалуйста.

— Но ведь у меня зерно посыплется из колосьев! — вспыхнул игумен и правой рукой ударил по Иисусу, болтавшемуся на груди. — Зерно посыплется…

— И это мы знаем, милостивый отец игумен, — сказал Лайош Рошта, ничуть не изменив голоса.

Игумен повернулся к нему спиной. Его левое плечо нервно подергивалось.

— Я попрошу из Хаймашкера двадцать вагонов рутенов[22]. Можете идти.

«Вагонами считает! Здорово!» — мелькнуло в голове у Новака, и лицо его залилось краской гнева.

Когда они шли обратно, на Лайоша Рошту сыпались вопросы, но он отмахнулся: «Всем сразу скажу». И на лугу рассказал постепенно успокаивающимся жнецам обо всем разговоре.

— Святой отец игумен, у которого двести тысяч хольдов земли, предупредил, что посадит в тюрьму на четыре недели всех, кто нарушит договор. Ну, вот и все, что хотел сказать милостивый игумен крестьянам. И еще то, что он заказал двадцать вагонов рутенов из Хаймашкера. Кто передумал, пусть скажет. — Лайош Рошта втянул кончик усов в рот и огляделся. — Никто?.. Ну, тогда все в порядке.

…После обеда двадцать жандармов погнали жнецов к исправнику, и тот сообщил им, что им всем присудили по две недели тюремного заключения за нарушение договора и что двести человек, в том числе и Лайош Рошта, немедленно должны двинуться в Дёр, где их посадят в тюрьму. Новака арестовали ночью, сообщили ему решение суда и тут же посадили в поезд.

9

В Дёре получилась странная история. Уже когда они шли мимо села Нюля, Рошта и двести жнецов встретились с другими арестованными отрядами жнецов, тоже шагавшими в Дёр. Все шумно приветствовали друг друга.

— Эй, народ, куда?

— В Дёр.

— Что там делать будете?

— В тюрьму идем, отдыхать.

— Это хорошо, мы тоже.

Бастовали в имении Эстерхази, бастовали в поместье крупного еврея-арендатора Хершковича, на землях Венкхейма и в других местах. По всему краю. И жандармы отовсюду гнали нарушителей договора для отбытия двухнедельного наказания.

Начальник тюрьмы рвал на себе волосы и звонил по телефону:

— Господа, умоляю вас, не посылайте больше крестьян! Что я буду с ними делать? Моя тюрьма на двести мест, набил я в нее уже шестьсот человек, и перед тюрьмой тысячи полторы крестьян ждут, чтобы их посадили. Куда к черту я их дену? Не шлите больше! Весь город хохочет надо мной!

Отряд Лайоша Рошты прибыл в Дёр, и вскоре выяснилось, каково положение. Люди разместились на площади перед тюрьмой, где больше тысячи крестьян устраивались на ночной отдых. Жандармы некоторое время стояли, вахмистр вертелся в замешательстве: что теперь делать, кому передать арестантов? Начальник тюрьмы выгнал его, сказав, что он две недели не примет ни одного воробья, даже ни одного колибри. Тогда жандармы оставили арестантов и уехали обратно в Панонхалом.