Господин Фицек

Флориан одним глазом следил за улицей. Проходили люди, на мгновение были видны их лица, затем они шли дальше мимо витрины. А он здесь вколачивает гвозди, как и вчера, позавчера, на улице Мурани или в Колошваре. Никаких перемен. Шимон даже за ужином не хочет есть наперегонки, это было бы хоть какое-нибудь развлечение. И для чего работает человек? И какая ему радость от этого? В субботу он получает шесть форинтов. Полтора отдает в «Народную гостиницу», двадцать пять крейцеров — в союз, обед, ужин, курево, хорошо еще, если хоть форинт останется. В воскресенье пойдет в «Зеленый охотник» — и тогда опять ни крейцера не отложит на рубашку. Или не пойдет в «Зеленый охотник», только так погуляет, купит, скажем, два рогалика с маком и будет зевать. Девушки тоже денег стоят. Девушки… Какие девушки? Девушки есть разные, он до сих пор знает только подонков за пятьдесят крейцеров с улицы Конти.

— Вчера, — начал Флориан, — я встретился со своей невестой. Она была такая красивая, что я целый час не сводил с нее глаз. Блондинка, семнадцати лет, в синем платье была. А лицо у нее, Шимон, как лилия… Только здоровье не в порядке: кашляет, бедняжка…

Работа не прекращалась ни на минуту. Но ни Фицек, ни Шимон не отвечали, не спрашивали о «невесте», а сидели, углубившись в работу, видели только подошву и дырки, в которые надо было вколачивать гвозди.

Как облако над узкой улицей Луизы, пробежала мысль в голове у г-на Фицека: «Опять дурака валяет», — а в голове Шимона: «Наверно, в борделе был вчера».

Флориан же стучал молотком: работа его не занимала. И что-то бубнил себе под нос, как в школьные годы:

Раскинулось белеющее утро.
Далекой песни льются переливы.
Сад ароматами пьянящими окутан,
Осолнеченный барабанит ливень.

А воздух дремлет в ладане акаций.

Их девственной истаяв белизною;
Вот время нервным девочкам смеяться,
А сатане — глумиться над женою.

Мы полной грудью воздух пьем дремливый;

Наш мозг охвачен томным рдяным жаром,
На тонких серебристых нитях ливня
Играют серафимы, как на арфах.

И лик небес заплаканных туманен,

Но мягкий дождь и радостен и весел,
Так чистыми любовными слезами
В томленье плачет юная невеста.

Господин Фицек следил только за тем, достаточно ли быстро работает Флориан, но рука Флориана двигалась не медленнее обычного, так что все было в порядке. Когда подмастерье дошел до строчки: «На тонких серебристых нитях ливня играют серафимы, как на арфах», Фицек подумал: «Бедняга, видно, совсем свихнулся».

Шимон слушал, слушал, потом не выдержал.

— Что это такое? — сердито крикнул он на Флориана, еще в настроении, испорченном рыбьей костью.

— Стихотворение.

— А к чему оно? Что ты этим хочешь сказать?

— Не знаю…

— Тогда заткни свою плевательницу! И не мешай!

Флориан вздохнул. В сущности, он сам не знал, что этим хочет сказать. Потому и выучил стихотворение, что они казалось ему чудным. Ведь мозг его никогда не бывал охвачен рдяный жаром, и никогда он, Флориан, не видел серафимов, играющих на нитях ливня… Но, может быть, потому и выучил наизусть, что в нем были такие слова.

…Чистыми любовными слезами
В томленье плачет юная невеста.

Чистая любовь… Этого хотел бы и Флориан: невесту, блондинку, семнадцатилетнюю… а не бордель.

Работали дальше. Потом пообедали. Снова работали. На улицах солнце освещало уже верхние этажи. Сегодня вечером — была суббота — Флориан получит шесть форинтов, и завтра… ну, ладно, пойдет навестить мать, а потом? Скучно все! И если он умрет, даже красивых похорон ему не устроят…

Вечером, когда подмастерья получили от хозяина деньги, они все-таки решили устроить состязание в еде.

Правила были очень просты. Сначала один заказывал что-нибудь на двоих, и они съедали это поровну. Затем второй заказывал двойную порцию, она тоже уничтожалась. Потом снова первый. Так шло до тех пор, пока один из состязавшихся не выбывал из строя и не оставлял своей порции. Тот, чей желудок раньше отказывался служить, платил за все кушанья, а победитель ел даром.

«Состязание в еде» — побежали слова из мастерской в квартиру, и все ребята вышли. Даже жена Фицека прекратила работу. Сегодня будет веселый вечер.

Мартон встал и ждал приказаний. Первый заказал Шимон:

— Поначалу принеси нам кило вишневого повидла.