Господин Фицек

— Ну, я знаю, что в ней… Воззвание… Пошли дальше… Это ерунда… Ерунда и это… Ты, Шаролта! Слышишь?.. Вот этого я уже не думал… Налей мне еще рюмку. Садись! Чего встала? Помнишь того растратчика?.. Кечея? Растратил в Коммерческом банке двадцать пять тысяч форинтов. Всего два года получил за это — вот тебе и суд и приговор! Ну, дружочек, стоит растрачивать! Ни гроша не нашли у него. Наверное, зарыл в землю. Выйдет из тюрьмы и заживет на славу… двадцать пять тысяч форинтов!.. Никак я этого не ожидал.

— Но это, Пиштука, не так просто, — сказала Шаролта, отпивая кофе, — добраться до двадцати пяти тысяч форинтов. Пока-то их доверят кому-нибудь…

— В том-то и вся беда… Иначе… Налей еще рюмку и почисть пиджак.

Шаролта побежала за щеткой, нагнулась и, пока товарищ Доминич разглядывал в зеркале свое лицо, чистила его пиджак. Иногда она мочила палец и снимала пушинку.

— Брюки все в пуху… Ты где бываешь, Пишта?

— Вот только этого недоставало! «Не уходи», «яиц нет», «где бываешь?». Довольно, Шаролта! В такой серьезный день и ты бы могла быть посерьезней… Твой муж выходит на жандармов и полицейских, а ты какие-то пушинки подозреваешь… До свиданья!

Он пошел, но из двери крикнул:

— Самое позднее — через два часа буду дома! Купишь яиц и поджаришь мне яичницу.

4

…С тех пор как дело с Сомбати выяснилось, Терез совсем растерялась. В первые часы она еще бунтовала, потом только плакала, а затем ее охватило чувство глубочайшего унижения и страха перед мужем. Терез опускала глаза не только под взглядом Новака. Если она делала замечание сыну и тот перечил ей, она тоже краснела и умолкала.

Сегодня утром она уже в пять часов была на ногах, почистила мужу ботинки, костюм, и, когда чистила брюки, в заднем кармане ее рука наткнулась на что-то твердое. Терез пощупала. Что это такое может быть? Держа в руках брюки, она осторожно подошла к дверям комнаты, заглянула и, убедившись, что Новак спит, залезла в карман.

— Револьвер… — прошептала она и дрожащими руками положила оружие на место.

Терез затопила печь и поджарила гренки. Когда запах подрумяненного хлеба разлился по кухне, Новак встал. Было слышно, что он одевается.

Новак вышел на кухню, не поздоровался и подошел к крану.

— Дай что-нибудь позавтракать, — тихо сказал муж, утираясь.

Терез поставила перед ним еду. Новак ел, потом, когда пришла газета, он стал ее внимательно читать, но не проронил ни слова. Терез тоже молчала; она стояла у плиты и оттуда смотрела на мужа.

— Дюри, — заговорила она слабым голосом.

— Что? — ответил Новак, не отводя глаз от газеты.

— Как ты думаешь, будет какое-нибудь столкновение с полицией?

— Не знаю. Может быть. Ну и?.. — Он повернулся.

— Просто так… Я думала о том, что с тобой может случиться что-нибудь…

Новак прервал ее:

— Ты лучше о себе думай, так-то лучше будет.

Терез сжалась. Новак видел, как она опустила голову. Он что-то еще хотел сказать жене, но вместо этого повернулся и продолжал читать газету и есть гренки. Позавтракав, он поднялся, сложил газету, стряхнул крошки с брюк и, не прощаясь, открыл дверь кухни. На пороге — Терез заметила это — он пощупал задний карман брюк, потом обернулся.

— Мать… — Он впервые сказал это слово после долгого промежутка. — Мать…

Жена вздрогнула, шатаясь, подошла к мужу. Она прижалась головой к его груди, и только по спине ее было видно, что она плачет.

— Мать, прости, если я обидел тебя. Береги ребят…

Он поцеловал жену и нежно погладил ее волосы.

— Ну, не волнуйся, я тороплюсь.

Он еще раз поцеловал ее. Жена подняла голову и сквозь слезы посмотрела на него светлыми, ясными глазами.

5

Шниттер проснулся с тяжелой головной болью. Ему казалось, что в череп ему наложили тяжелых булыжников, особенно на затылке болели и жгли две шишки. Давило что-то на сердце, даже дышать было тяжело. В утренней полудреме его охватили те же мысли, от которых он вчера вечером не мог заснуть, из-за которых принял двойную порцию веронала. Даже тогда, когда веронал уже начал действовать и он чувствовал, будто вся его голова раздулась и нос вырос в хобот, — даже тогда мучили его те же мысли: профессиональные союзы распущены, он арестован, Иштван Тиса приходит к нему в тюрьму и говорит: «За весь сегодняшний день отвечаете вы один». Его осуждают на три года, и, когда он выходит на свободу, «Непсава» уже в других руках.

Он хотел посмотреть, который час, но не было сил протянуть к часам руку. «Еще немножко посплю», — подумал он, и ему показалось, что полудрема скоро перейдет в настоящий сон. Он уже погрузился в мир без мыслей, но вдруг как будто услышал голос и очень странное, ни к чему не относящееся слово: «Да!» Он вздрогнул от этого слова.

Встал. Восемь часов. Уже собираются. Шниттер подошел к телефону. Назвал номер.