— Не понимаю, — сказал Козеф Й. с досадой.
— Они идут на тепло. А тут им
Человек повел Козефа Й. туда, где стена уже была выщерблена, но капканы еще не установлены.
— Я их всюду наставлю, — сказал человек с недоброй улыбкой.
Они принялись дальше долбить стену. Человек ставил отметины в тех местах, где надлежало быть выемкам. Долбить стену было делом более трудоемким по сравнению с копанием на свалке или сбором водорослей. Камни, правда, легко отделялись друг от друга, но они были шероховатые и ранили руки. По мере того как проем в стене углублялся, приходилось протискиваться в него ползком и, долбя, проходить тело стены, как червяки проделывают туннель в теле плода. Они орудовали более чем тупыми лезвиями ножей, сломанных кухонных ножей, раскопанных, вероятно, на свалке.
Козефу Й. удалось сделать только три проема, тогда как беглец сделал пять.
— Ничего, — сказал человек, увидев расстроенное лицо Козефа Й.
Они отряхнулись от песка и цементной крошки. Козеф Й. устал. Человек был бодр и в хорошем настроении.
— Хотите промочить горло? — спросил он.
— Что ж, — ответил Козеф Й.
Следовало бы спросить, где человек мог раздобыть выпивку и что это за выпивка. Но Козеф Й. так уморился, что сделал бы хороший глоток любой жидкости хоть с каким-то намеком на алкоголь.
Он пошел за человеком и увидел, что в этом затерянном мире гораздо больше укрытий, чем можно было предположить, глядя, к примеру, с башни. Они спустились в довольно-таки глубокий подвал и пошли по его сырым и петляющим коридорам. Редкие отдушины пропускали немного света — ровно столько, чтобы не натыкаться на стены. Они вышли в сводчатую пещеру
— Полные? — вздрогнул Козеф Й.
—
Козеф Й. подождал, пока человек покажет ему, как и что. В горле у него щипало, а ноздри трепетали, потому что в воздухе бродил кисловатый вкус, обещавший присутствие вина.
— Хлеб, вот что хорошо, — сказал человек и опытной рукой принялся ощупывать ближайшую к нему бочку. Поощупывав, он сумел откупорить что-то вроде затычки и запустил внутрь руку. Через миг-другой вынул руку, понюхал пальцы и одобрительно цокнул языком. Взял буханку и отломал горбушку. Сунул горбушку внутрь бочки, провел ею по дереву, пахнущему спиртным, и вынул.
Он протянул горбушку Козефу Й. Тот сжевал горбушку. В самом деле, у хлеба был сильный привкус вина.
— Ну как? — спросил человек.
—
Человек отломал горбушку на сей раз для себя, точно так же потер ею о внутренности бочки и съел.
— Что надо, — сказал он.
Он протянул буханку Козефу Й. Козеф Й. отломил корку и повторил действия, необходимые для того, чтобы получить вкус вина. Нёбо подрагивало у него от наслаждения, пока он жевал.
— Довольно-таки крепкое, — сказал он.
— Старое, поэтому, — сказал человек.
— Бочонок был хороший, — сказал Козеф Й.
— Есть и коньяк, — сказал человек.
Они перешли к бочонку, где некогда хранился коньяк. Мозг Козефа Й. охватила легкая эйфория, после того как он сжевал две-три корки хлеба, потертые о бочку с коньяком.
— Подольше надо жевать, подольше, — шептал человек, покачиваясь. Потом засмеялся и добавил: — Есть и шампанское.
— Не будем смешивать, — высказал мнение Козеф Й.
— И вермут есть, — продолжал человек. — Есть кальвадос. Есть яблочная ракия.
Козефа Й. тоже разобрал смех. Его мозг стал легким, как планер, запущенный с горной вершины. Глаза привыкли к темноте и уже различали предметы, контуры, размытые пятна… Обширное помещение со сводчатым потолком ему нравилось. Он чувствовал себя под защитой и был согрет душой. Между двух бочонков он увидел подстилку из сухих водорослей. Подстилка была такая же манящая, как та, что с капканами на зайцев, но Козеф Й. сообразил, что на самом деле там спал беглец.
Они отломили каждый по куску хлеба и снова принялись
— Что поразительно, — сказал человек. — Что просто поразительно, — продолжал он, — что никак в голове не укладывается. Ну просто никак, — повторил он, — так вот, это то, что нет ни малейшего привкуса бочки.
И они оба покатились со смеху. Мозг Козефа Й. по-прежнему парил над плавными бесконечными склонами холмов.
— А? — спросил беглец.
— Ага, — подтвердил Козеф Й., и они опять рассмеялись, как будто это «ага» было самой остроумной шуткой на свете.