– Вот это дело… – пробормотал Крейцер. – Оберст по своей воле явился к мейстеру в штаб… Да он охотнее бы голову в ствол гаубицы засунул и шнур дернул. Знать, и верно врут метеосводки, переменилась где-то погода… В «Морриган» заходили?
– А как же. Заперлись всем скопом: мейстер, оберст с его офицерами, лейтенант Хаас… Долго сидели, часа два, пожалуй. Только крики слыхать.
– Спорили?
– Канонада целая. – Курьер фыркнул. – Одно слово – офицеры. Как будто генеральские лампасы делили.
– А вышли как? – быстро спросил Дирк.
Курьер взглянул на него с меньшим уважением, видимо, Крейцер считался здесь более влиятельной и важной фигурой, но все же ответил:
– Да как вошли, так и вышли. Обычное дело…
– А оберст, оберст как выглядел?
– Как лягушка надутая, – сказал другой курьер, с повязкой на глазу. – Так, как если бы его папа римский отправил на следующей неделе парад победы в Париже принимать.
Курьеры засмеялись лающим глухим смехом.
– Значит, довольным ушел?
– Еще каким. И убежал, точно хвост подпалили.
– А мейстер?
– Мейстер… Обыкновенно. Хмыкнул только так, по-особенному и тоже куда-то собрался. Уж нам не докладывался, куда…
– Видно, мейстер потрафил в чем-то господину оберсту, – задумчиво протянул Крейцер. – Знать бы только, в чем. Давайте-ка найдем поскорее Хааса.
К сожалению, слова курьера оказались пророческими. Хааса они обнаружили в землянке узла связи, неглубокой, усыпанной окурками и пустыми бутылками, заваленной примитивной колченогой мебелью, документами, обрывками шифрограмм, предметами амуниции и сваленным в беспорядке оружием. Дирк с трудом представлял, как в подобной обстановке можно выполнять задачи офицера связи, но Хаас, видимо, использовал землянку исключительно как место для сна. Сам он обнаружился там же, скрючившийся на лежанке, в бессознательном состоянии. Лицо у него истончилось, нос стал еще более костлявым, как клюв немощной ночной птицы, губы посерели до такой степени, что почти не выделялись на фоне сукна.
– Мертвецки пьян, – констатировал Крейцер с брезгливостью. – Этого и следовало ожидать.
Он попытался привести лейтенанта в чувство похлопыванием по щекам и криком, но тот даже глаза не открыл. Мундир люфтмейстера был до невозможности мят и несвеж, и Дирк философски подумал, что наличие обоняния здесь было бы совершенно излишне – наверняка запах тут стоял отвратительный…
– Брось, – сказал он Крейцеру, – его теперь не разбудить, хоть на части режь.
– Но он единственный, кто сможет нам поведать о том интересном разговоре между мейстером и оберстом.
– Не единственный.
Некоторое время Крейцер пристально смотрел на Дирка, потом кивнул:
– Конечно. Морри.
– Морри.
– Он расскажет, или я сам вытряхну его из банки.
– Спокойнее, Отто. Мейстер наверняка не одобрит подобной жажды знаний.
– Мейстер скрывает что-то от нас. Значит, тому есть причина.
– Не все ли равно? – Оказавшись на свежем воздухе, Дирк взглянул в том направлении, откуда они пришли и где располагался его взвод. Вернуться бы туда, не навлекая на себя гнев мейстера, не вникая в предназначенные для чужих ушей секреты…
– Мне – нет, – твердо сказал Крейцер. Большая птица, нахохлившись, смотрела уверенно и с мрачной решительностью. – Я не доверяю оберсту и не испытываю иллюзий насчет мейстера. Если нам скоро идти в бой, я не возражаю. Но хотелось бы наперед знать, какая масть в козыре.
– Хорошо, – Дирк вздохнул, – навестим Морри. И лучше бы нам сделать это быстрее, пока мейстер или Зейдель не поинтересовались, что нам здесь угодно.
В танке было пусто, но он хранил запахи других людей – Дирк ощутил их самым краем едва функционирующего обонятельного нерва. Наверняка одеколон мейстера, строгий и тяжелый запах которого обитал здесь уже давно, пот нескольких взволнованных людей, сапожный деготь, ржавчина, вытертая кожа сидений, табак… Чувствуя себя ворами, проникшими в оставленный без присмотра чужой дом, они зашли в отсек, заменявший тоттмейстеру Бергеру кабинет. Он тоже хранил следы чьего-то присутствия – карты на столе были исчерчены сотнями ожесточенных резких линий, едва не порвавших плотную бумагу, в пепельнице еще дымились окурки. Морриган находился на своем извечном месте – цилиндр тусклого золота и стекла, бездушный, как чугунный утюг. Дирк испытал к нему секундную жалость – видеть заточенный в золоченом металле разум всегда было тяжело. К тому же разум слишком беспомощный даже для того, чтобы понять всю безнадежность своего положения. И в то же время достаточно могущественный, чтобы держать в себе больше информации, чем любая библиотека или шифровальный центр.
– Морри, информация, – часто общаясь с отрешенным разумом Морригана, Дирк давно научился использовать краткие отрывистые команды, в которых тот распознавал ключевые слова, чтобы ускорить время отклика, – протокол совещаний, два часа назад, здесь. Вывести буквальную расшифровку содержания в звуковом виде. Короткие реплики и функциональный шум не выводить.
– Извините, господин унтер-офицер Корф, мне надо убедиться, что ваш уровень доступа соответствует необходимому.