Читаем Господин Великий Новгород. Державный Плотник полностью

Марфа, стоявшая тут же недалеко от посадника, при вести той пошатнулась было, схватившись за сердце, но устояла, перекрестилась и подняла руки к небу.

– Бог даде, Бог и взя… Да будет Его святая воля! – громко сказала она.

Но у этой великой притворщицы было меньше сердца, чем воображения. Посадник заплакал, услышав эту весть; многие рыдали, глядя на мать, потерявшую сына; у всего веча, как у одного человека, вырвался из груди не то глубокий вздох, не то стон. Звонарь обхватил вечевой колокол руками, точно друга, и слезы из его одинокого глаза лились на холодную медь, как на грудь близкого, дорогого существа. А она стояла как кремень, бледная и сумрачная, а под длинными поседевшими волосами и где-то в сдавленном сердце колотились не то мысли, не то слова: «Венца сподобился Митюшка, венца нетленнаго, мученическаго… А мне, окаянной, венец княженецкой на мою седую косу не выпадет ли?.. О, князь Михайло, князь Михайло! Долго же не идешь ты ко мне на выручку с твоею Литвою»…

– Баба! Когда ж воротится батя и привезет мне большой московский пряник? – встретил ее Исачко, когда она воротилась домой.

Тут и ее жестокое, но все же материнское сердце не выдержало. Она обхватила руками голову внучка и зарыдала. Ей разом, со всею ужасающею ясностью, представилась вся невозвратимость того, что совершилось: никогда, никогда она его больше не увидит, никогда не доскажет ему того, что между ними в течение жизни осталось недосказанным, невыясненным, взаимно непонятым… Все, что он мог думать о ней, все, что думал и как, – все это он взял с собой, и она никогда этого не узнает, как никогда не узнает он многого в ее жизни, что должен был бы знать… Он не увидит ее, не поймет ее… Все кончено и навсегда…

– О мой птенчик! О мой сиротинка! – голосила она, захлебываясь слезами и покрывая поцелуями голову внучка.

Ребенок сначала испуганно молчал, потом сам заплакал.

Вошла жена Димитрия Аграфена. Красивое, молодое лицо ее, как и ясные, голубые, задумчивые глаза выражали что-то глубоко сдержанное, самозамкнутое. Она не то с испугом, не то с недоверием взглянула на плачущую…

– Димитрий? – испуганно, едва слышно спросила молодая женщина.

Марфа подняла на нее свои заплаканные глаза, с изумлением, точно не узнавая ее.

– Матушка! – повторила Груша.

– Вдова… вдова ты стала… Теперь и в черницы вольна…

Молодая вдова ничего не отвечала. Она только перекрестилась и вышла.

Но вот и ночь настала. Зарево догоравших вокруг Новгорода посадов умалялось то там, то здесь. В иных местах, видимо, тлели догоравшие бревна, в других – пламя, найдя новую пищу, усиливалось, набрасывая на новгородские церкви и на крепостные стены зловещий багровый цвет. Иногда оно освещает и стоящую на стене, у западной башни, фигуру и лицо женщины.

То была Марфа. Она не могла спать в эту томительную для нее ночь и задолго до рассвета, после вторых петухов, пошла к Детинцу и ей одной знакомым потайным ходом вышла на городскую стену. Она с часу на час ожидала вестей от посла, отправленного Новгородом к королю Казимиру. Он должен был воротиться через западные ворота.

Зарево далеко освещает за городом дорогу, ведущую в Ливонию, но на ней не видно никаких признаков движения. Гонец, видимо, запоздал. Она ждет, долго ждет…

В зареве пожара рисуется ей лицо обезглавленного сына. Вон и длинные, вьющиеся волосы… Нет, это клубы дыма и – огненная кровь на шее… Все это огонь и дым…

А вон и лицо Олельковича… Нет, все это видения, мечтания помутившегося рассудка.

И белокурый, льняноволосый «бес-прелестник», Иванушка-боярин, встает в этих видениях… Она любила его, да – его одного только любила она, а он – обманул ее. И вон та льняноволосая чаровница на берегу Волхова, у старых каменоломен… То его лукавая душа, то ее грызущая душу совесть…

А гонца все нет. Уж и восток алеет…

И с вечевой колокольни кто-то смотрит на зарево. Это старому звонарю тоже не спится, и его единственный глаз светится, обозревая догорающие посады. Ворон спит в углу на перекладине, но и на его гладкие, блестящие перья падает свет от пожара. И колокол спит, хотя один бок его, обращенный к пожару, играет точно живой… Но звонарю не видна за западной башней фигура Марфы.

Кто же это крадется по крепостной стене? Он то и дело останавливается… Останавливается он около пушек, расставленных на стене. Что же он с ними делает? Вот подходит ближе, нагибается к жерлу пушки… Слышится какой-то глухой стук, точно забивают что в пушку… Кому бы это быть?

Звонарь тихонько спускается с колокольни и идет к воротной караулке. Сторожа спят.

– Господи Исусе! Вставайте, братцы!

– Кто тут? Какой леший?

– Я, Корнил, вечной звонарь.

– Чево тебе, старина? Али звонить собрался? Мы не колокола, чу…

– Вставайте, робятки! На стене у нас что-то нездорово…

– Что ты! Перун те ушиби!

– Нездорово, робятки… Какой-то переветник наряд заколачивает…

Сторожа повскакали. Кинулись на стену. Идут тихонько, крадутся, останавливаются…

– Где, Корнилушко, ты видал ево?

– У восточной башни…

Прислушиваются. Явственно слышится глухой стук… Двигаются вперед, в тени.

– Не шелохнись. Тише… Вон видите?

Перейти на страницу:

Все книги серии История в романах

Гладиаторы
Гладиаторы

Джордж Джон Вит-Мелвилл (1821–1878) — известный шотландский романист; солдат, спортсмен и плодовитый автор викторианской эпохи, знаменитый своими спортивными, социальными и историческими романами, книгами об охоте. Являясь одним из авторитетнейших экспертов XIX столетия по выездке, он написал ценную работу об искусстве верховой езды («Верхом на воспоминаниях»), а также выпустил незабываемый поэтический сборник «Стихи и Песни». Его книги с их печатью подлинности, живостью, романтическим очарованием и рыцарскими идеалами привлекали внимание многих читателей, среди которых было немало любителей спорта. Писатель погиб в результате несчастного случая на охоте.В романе «Гладиаторы», публикуемом в этом томе, отражен интереснейший период истории — противостояние Рима и Иудеи. На фоне полного разложения всех слоев римского общества, где царят порок, суеверия и грубая сила, автор умело, с несомненным знанием эпохи и верностью историческим фактам описывает нравы и обычаи гладиаторской «семьи», любуясь физической силой, отвагой и стоицизмом ее представителей.

Джордж Джон Вит-Мелвилл , Джордж Уайт-Мелвилл

Приключения / Исторические приключения
Тайны народа
Тайны народа

Мари Жозеф Эжен Сю (1804–1857) — французский писатель. Родился в семье известного хирурга, служившего при дворе Наполеона. В 1825–1827 гг. Сю в качестве военного врача участвовал в морских экспедициях французского флота, в том числе и в кровопролитном Наваринском сражении. Отец оставил ему миллионное состояние, что позволило Сю вести образ жизни парижского денди, отдавшись исключительно литературе. Как литератор Сю начинает в 1832 г. с авантюрных морских романов, в дальнейшем переходит к романам историческим; за которыми последовали бытовые (иногда именуемые «салонными»). Но его литературная слава основана не на них, а на созданных позднее знаменитых социально-авантюрных романах «Парижские тайны» и «Вечный жид». В 1850 г. Сю был избран депутатом Законодательного собрания, но после государственного переворота 1851 г. он оказался в ссылке в Савойе, где и окончил свои дни.В данном томе публикуется роман «Тайны народа». Это история вражды двух семейств — германского и галльского, столкновение которых происходит еще при Цезаре, а оканчивается во время французской революции 1848 г.; иначе говоря, это цепь исторических событий, связанных единством идеи и родственными отношениями действующих лиц.

Эжен Мари Жозеф Сю , Эжен Сю

Приключения / Проза / Историческая проза / Прочие приключения

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза