Какое-то время мама вела себя хорошо. Возила Кэтрин в клинику, ходила с коляской по магазинам, нарядив сестренку в крошечную розовую курточку, которую купила на пособие. Я хорошо себе представляла, откуда берутся дети, но никогда не спрашивала о том, кто отец Кэтрин. Мама никогда не говорила со мной о моем отце, да и вообще, какая разница. Теперь нас было трое, и каждый день я со всех ног бежала домой после школы, чтобы поскорее увидеть ее. В хорошую погоду я брала ее на улицу, садилась на качели, осторожно усаживала ее себе на колени и пела ей все детские песенки, какие только могла вспомнить. Она смеялась, когда я делала ей «по кочкам, по кочкам», а когда я в последний момент ловила Кэтрин, ее личико сморщивалось в гримасу, которая означала улыбку.
А потом мама снова стала плохо себя вести. Снова начала ходить в паб, не думая о том, что кто-то должен дать Кэтрин ее бутылочку, когда она просыпалась посреди ночи. Я не сердилась. Я же все умела. Я тщательно готовила смесь, отмеряя ее пластиковой ложечкой, а потом ставила бутылочку в миску с кипящей водой, чтобы подогреть до нужной температуры, капала пару капель на запястье, совсем как это делала мама или медсестра, а когда сестренка выпивала молоко и снова довольная засыпала, я укачивала ее на руках, подходила к окну на кухне и показывала ей звезды и огни города, а потом брала с собой в постель, и она сворачивалась калачиком у меня под боком.
Я снова начала волноваться за маму. По утрам она не хотела вставать с постели, от нее пахло, кожа жирно блестела, наволочка была перепачкана косметикой. Я стояла рядом с ее кроватью в школьной форме с Кэтрин на руках, а потом вечно опаздывала на школьный автобус, потому что не могла уйти, не убедившись, что мама проснулась и сможет позаботиться о малышке. Я стала бегать домой в обеденный перерыв, чтобы проверить, все ли в порядке, бесшумно входила в квартиру, прислушиваясь, работает ли радио или телевизор, стоит ли у дверей коляска, встала ли мама и повела ли Кэтрин на прогулку. Потом я вообще перестала ходить в школу, потому что мама почти не появлялась дома, а я не могла оставить сестренку одну, а затем маме позвонили из школы, и она устроила мне выволочку за прогулы. Меня вызывали к директору, но я не могла объяснить, почему пропускаю занятия, потому что думала, что тогда у нас могут забрать Кэтрин.
— Ты же умная девочка, Джудит, — сказал мне директор, — не упусти свой шанс! Ведь ты можешь поступить в университет!