Госпожа

Вскоре показались знакомые места, мы подъезжали к границе с Италией. Эта поездка казалась мне в каком-то смысле правильным решением, ведь с этого маршрута когда-то все начиналось. Когда-то у меня было так много желаний: деньги, свобода, независимость, красивые вещи, красивые виды, желание доказать Руперту, что он не имеет права относиться ко мне как к плебейке, доказать себе, что приложенные мной усилия оправдали себя. Да, во время той, первой поездки четкого плана действий, надо признать, у меня не было.

Можете считать меня сентиментальной, но первый труп запоминается навсегда. Джеймса я оставила медленно разлагаться в номере отеля «Дю-Кап-Эден-Рок», Кэмерона — под мостом в Риме, Лианну — на постели в другом городе, Рено… Пожалуй, Рено я еще не оставила до конца и часто вспоминала о нем, потом был Жюльен, взглянувший мне в глаза с таким же удивлением, которое, возможно, прочитал в моем взгляде Баленски, когда выстрелил в меня. Маша, Баленски, Монкада, Эдуард Гиш… Ты ни в чем не виновата, Джудит! В вагоне зажгли свет, стюард вез по проходу тележку с прохладительными напитками, тихонько звоня в колокольчик.

Весной 1606 года Караваджо совершил убийство. Практически все последние четыре года своей жизни он провел в бегах. Жертвой стал Рануччо да Терни: он погиб то ли на теннисном корте из-за проигранного очка, то ли из-за карточного долга, то ли художник отомстил ему за нанесенное оскорбление, то ли просто защищался — ходило много слухов об обстоятельствах убийства, но, что произошло на самом деле, никто не знал. Шпагой, непременным атрибутом его стремления быть принятым в высшем обществе, Караваджо попытался отсечь противнику его мужское достоинство, но промахнулся и попал по бедренной артерии, с презрением сообщали одни. Убийство произошло в силу особенностей характера Караваджо, который отличался буйным нравом и сам искал повода рискнуть собственной шеей, считали другие. Он хотел острых ощущений и получил их, а потом бежал из города, а за его голову было объявлено крупное вознаграждение, утверждали третьи.

На первой картине, которую Караваджо написал в изгнании, была изображена проститутка по имени Лена в образе Магдалины в экстазе, в цветах смерти — красном, белом, черном. Бóльшая часть полотна погружена во тьму. Голова девушки запрокинулась назад, губы сладострастно приоткрыты, из-под сомкнутых век по щеке течет одинокая слезинка — лишь намек на покаяние. Это полотно настолько точно иллюстрирует историю жизни Караваджо, что многие готовы были даже закрыть глаза на тот факт, что автор картины, разумеется, не он. Работа грубая, тени на лице искажены так, что нос Лены превращается в подобие хобота, который кажется тем ужаснее, чем дольше смотришь на картину. Люди так отчаянно хотели увидеть в этой картине историю, логичную иллюстрацию к стремительной, агонизирующе жестокой технике Караваджо и сентиментальную историю о раскаянии, что не обратили внимания на до неприличия низкий уровень исполнения.

На самом деле в то время, когда войска папы прочесывали окрестности Рима в поисках беглого убийцы, Караваджо нарисовал вторую версию «Ужина в Эммаусе». Картина написана в безрадостной, сдержанной манере. Время не пощадило хозяина постоялого двора и его жену. Христос тоже постарел, он так устал, что с трудом поднимает руку над столом для благословения. Трапеза из постной превратилась в убогую, кусок копченого мяса да несколько черствых, крошащихся буханок. На картине сумерки, и тени не таят в себе чудес. Единственное сходство с картиной, на которой изображена Лена, — боковое освещение фигур, все остальное покрыто мраком. Если по картинам и можно судить о состоянии художника после совершенного преступления, то оно явно не похоже на раскаяние и желание загладить вину коробкой шоколадных конфет. Все сидящие за этим скудным столом выглядят измученными и до смерти уставшими. Совсем как я, внезапно пришло мне в голову.

Поднявшись до половины лестницы, я сразу поняла, что в квартире меня кто-то поджидает. Запахло разоблачением или чем-то подобным. Этот запах накрыл меня волной, сметая на своем пути влажный венецианский воздух, ворвавшийся в квартиру, когда я открыла дверь. Думаю, у меня еще был шанс развернуться и уйти, но я заставила себя остаться. Какая-то часть меня понимала, что бежать уже поздно, к тому же мне было просто-напросто любопытно. Так или иначе, я поднялась до самого верха, чувствуя, как на глазах выступают непрошеные слезы. Это место, наверное, было единственным, которое я могла бы назвать домом.