Госпожа

Именно поэтому в следующие два дня я снова приходила на площадь Побед. На третий день около пяти часов Гиш вышел из офиса и быстрым шагом направился к реке с солидным брифкейсом в руках. Я не особенно разбираюсь в технике ведения слежки, ну разве что в шпионских романах читала, но за ним следить было несложно, особенно если учесть, что его сделанные на заказ туфли от «Оберси» были снабжены латунной набойкой и стучали по мощеной набережной не хуже шпилек. Слежка оказалась интересным занятием. Гиш пошел в сторону Отель-де-Виль, потом перешел через мост Мари на остров Сен-Луи и свернул налево на Анжуйскую набережную. Я шла примерно тем же маршрутом через остров в ночь нашего знакомства с Рено и в последний раз, когда выкинула его голову в воды Сены. Каким же долгим оказалось наше прощание…

Гиш остановился, достал телефон, набрал номер, поговорил с кем-то, все время оглядывая улицу и реку, как будто кого-то высматривал. Неужели он заметил меня? Потом пошел дальше, теперь чуть медленнее, убрал телефон и достал связку ключей, ярко блестевших на фоне темной ткани пиджака. Неужели идет домой? Он остановился у зданий в конце набережной, в восточной части острова, и тут произошло следующее: Гиш поставил брифкейс на землю и подошел к простой черной деревянной двери, но тут со стороны моста Сюлли появился какой-то молодой человек и окликнул его. Гиш резко обернулся, похоже, узнал юношу и замахал на него руками, явно желая, чтобы тот ушел. Я подобралась поближе, делая вид, что любуюсь Сеной, и достала телефон, притворяясь туристкой, снимающей на видео проходящие мимо корабли, а сама кликнула на приложение «Миррор контраст» и стала наблюдать за стоявшей за моей спиной парой.

Молодой человек, окликнувший Гиша, при ближайшем рассмотрении оказался вообще мальчишкой, на вид лет двадцати. Темные волосы, демонически красивое лицо и тело танцовщика, стройные линии которого я увидела, когда он попытался схватит адвоката за плечо и повернуть его к себе, а куртка от «Валентино», темно-синяя, из прошлогодней коллекции, с агрессивными заклепками на воротнике, распахнулась. В его пухлых губах была какая-то испорченность, он напоминал мне прекрасного, соблазнительного Купидона Караваджо. На запястье юноши сверкнули золотые часы, а вот брюки и ботинки были явно дешевые. Интересно! Гиш повернулся и заговорил с ним. Кажется, они даже не спорили, скорее, мальчишка его о чем-то просил с умоляющим и льстивым выражением лица. Гиш покачал головой, открыл дверь, помедлил, потом обернулся и сказал что-то еще. Юноша кивнул и пошел в ту сторону, откуда пришла я, но по противоположной стороне набережной. Дверь закрылась. Я обернулась, убрала телефон и перешла дорогу к жилому дому, вздрогнув от страха, когда дверь внезапно открылась, но Гиш не заметил меня. Он замер на пороге и смотрел вслед юноше, пока тот не повернул налево на улицу Сен-Луи-ан-л’Иль и не исчез из виду. Как только я услышала, что дверь снова закрылась, то побежала за юношей по главной улице острова. Уже начинало темнеть, улицы наполнились набегавшимися по магазинам и теперь ищущими, где бы поужинать, туристами, в толпе было сложно разглядеть темную куртку парня или блеск его часов. Он уже дошел до середины моста и направлялся в сторону Нотр-Дама. Я прибавила ходу, но тут он, к моему облегчению, остановился, чтобы прикурить, с самодовольной улыбкой разглядывая свое отражение в Сене. Парень прекрасно понимал, какой он красавчик.

Пока он курил, я достала дешевую ярко-оранжевую пашмину, купленную чуть раньше на лотке на набережной. Я собиралась закутаться в нее во время слежки. Теперь если мальчишка меня заметит, то увидит только яркий платок, а если я сниму его, то тут же пропаду из его поля зрения. По крайней мере, так пишет Джон ле Карре. Парень докурил, бросил окурок в реку, задумчиво посмотрел на телефон и пошел дальше. Должна признаться, вся эта история со слежкой меня искренне забавляла. «Видеть мир, быть в самой его гуще и остаться от него скрытым… Наблюдатель — это принц, повсюду сохраняющий инкогнито»[7].

Наверное, именно это чувство я и любила больше всего: полная изоляция и крайняя анонимность, когда ни одна живая душа не знает, кто ты и где ты.