К счастью, окно было заделано решеткой.
Уцепившись за одну из перекладин, я принялась раскачивать ее изо всех сил. Задыхаясь и обезумев от ужаса, я закричала:
"Ко мне! На помощь!"
Я слышала, как ключ быстро поворачивается в замочной скважине, и мне казалось, что при этом он задевает в глубине моей души потайную струну, от которой зависела моя жизнь. Издав невнятный стон, я выпустила перекладину из рук, упала на колени и потеряла сознание…
Вы не представляете, друг мой, с каким волнением я слушал рассказ моей дорогой Эдмеи; все ее чувства передавались мне, и она описывала их столь достоверно, что картины ее воспоминаний словно оживали перед моими глазами.
Мало-помалу я придвинулся к графине, заключил ее в объятия и прижал к груди — в этом порыве не было ничего чувственного, хотя я испытывал бесконечную нежность к Эдмее, просто мне захотелось ее защитить.
Локоны графини касались моих волос, и я ощущал ее дыхание у самого лица, так что мог бы, наверное, ловить ее слова на лету своими губами.
Почувствовав в нашей близости такую угрозу, г-жа де Шамбле подставила мне для поцелуя лоб, как сестра, а затем осторожно отодвинулась. Я попытался удержать ее и невольно прошептал:
— Эдмея! Милая Эдмея!
Услышала ли она мои слова? Этого я не знаю; так или иначе, освободившись от моих объятий, графиня продолжала:
— Я пришла в себя, лишь услышав, как кто-то громко стучит в дверь и повторяет мое имя взволнованным, испуганным голосом.
Было уже совсем светло.
Очнулась я там же, где упала, и медленно поднялась, чувствуя сильный озноб — всю ночь я пролежала на полу у открытого окна. Я ничего не помнила и чувствовала себя такой обессиленной и подавленной, словно восстала из могилы.
Наконец в моем сознании забрезжила мысль, что Зоя стоит за дверью и зовет меня.
"Входи!" — с трудом подала я голос.
"Не могу, — ответила Зоя, — ведь ты заперлась изнутри".
"Ах!" — вздохнула я.
Шатаясь, держась рукой за отяжелевшую голову и глядя перед собой застывшим взором, я побрела к двери и отодвинула оба засова.
Зоя влетела в комнату, быстро огляделась и посмотрела на меня. Увидев, что я одета, а моя постель не разобрана, она спросила:
"Ты даже не ложилась?"
"Я не помню", — ответила я.
"Что с тобой? — воскликнула Зоя. — Ты бледна и холодна, как мраморная статуя".
"Не знаю", — сказала я, качая головой.
Зоя вернулась к двери и заперла ее, а я стояла все так же молча и неподвижно. Затем она живо подскочила ко мне и, обняв, повела и усадила меня на кровать, а сама села рядом.
"Теперь, — произнесла она, — дверь заперта, и мы одни, скажи: так что же произошло?"
Я смотрела на сестру бессмысленным взглядом.
"Ну же, вспоминай", — настаивала Зоя.
Опустив голову, я напрягла свою память.
Внезапно я вздрогнула — мне показалось, что луч маяка, сродни тем, что освещают темные просторы океана, прорезал мой разум и озарил мою память. На меня нахлынул поток воспоминаний, следовавших друг за другом, подобно волнам, набегающим на берег; я вспомнила все с той минуты, как Зоя оставила меня одну, до тех пор как услышала ее голос, повторявший мое имя. Обвив шею сестры рукой, я тихо, чтобы никто нас не услышал, рассказала ей о том, что сейчас рассказала вам.
"Вот видишь, — сказала она, — я была права, когда попросила приделать к нашей двери запоры".
"Но почему ты меня покинула? — спросила я. — Зачем бросила совсем одну? Где ты была?"
"Увы! — вздохнула Зоя. — Я ходила к господину де Монтаньи".
Я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу, но это ощущение не было неприятным.
"Ну, и что же?" — спросила я.
"Слишком поздно, — ответила Зоя, — господин де Монтаньи уехал вчера утром, и никто не знает, по какой дороге он двинулся в путь. Он поскакал верхом, взяв с собой лишь одного слугу. Все двери и окна были заперты, и замок напоминает гробницу".
Я вздохнула и прошептала:
"Да будет так!"
Я вздрогнул: те же самые слова Вы написали мне в качестве утешения, и я сделал их своим девизом.
И тут я поведал г-же де Шамбле, сколь грустные и нежные воспоминания навевают на меня эти слова. Впрочем, мне не пришлось долго говорить, так как в день свадьбы Грасьена и Зои я уже рассказывал графине о смерти матушки и о своих чувствах после этой утраты.
К тому же мне не терпелось услышать продолжение рассказа Эдмеи.
— Вы не закончили? — осведомился я.
— Остальное можно досказать в двух словах, — произнесла она. — Зоя открыла мне глаза на чувство, которое испытывал ко мне аббат Морен. Священник любил меня странной любовью, более грозной и страшной, чем ненависть. Он без труда догадался, что я узнала о его чувстве; притом Зоя сказала аббату достаточно, чтобы он понял, что она его разгадала. Как только это произошло, священник уже не сомневался, что, даже если мне по-прежнему будет закрывать глаза пелена, Зоя рано или поздно молчать перестанет.