Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Нам пришлось спуститься с цветущих высот, где царствует вечная весна первых шестнадцати лет жизни; мало-помалу и с великим сожалением мы возвратились в действительность и в итоге вновь оказались среди самых красивых женщин Парижа и его самых знаменитых мужчин.

На целый час Луиза забыла обо всем, даже о своих триумфах; забыл обо всем и я, даже о своих чаяниях.

— Теперь мы будем видеться часто, — сказала она мне, выпуская мою руку и намереваясь вернуться на свое прежнее место.

— Нет, — возразил я, на мгновение удерживая ее руку, — напротив, мы будем видеться как можно реже, дорогая Луиза; повторяясь, подобный вечер производил бы на нас все меньшее впечатление и мало-помалу терял бы свою яркость; что до меня, то, обещаю, этот вечер я не забуду никогда.

С того вечера прошло тридцать шесть лет. Я сдержал свое обещание: он все так же ярок в моей памяти, как если бы, говоря о нем, я произнес слово «вчера»; да нет, он куда ярче, ведь если сегодня меня спросят: «Что вы делали вчера?», я, вполне вероятно, отвечу: «Понятия не имею».

Лишь еще один вечер оставил в моей памяти почти такие же воспоминания. Все происходило шестнадцать лет спустя, под другими небесами, — и теперь стоит особняком от всех иных моих воспоминаний, — на великолепном балу, который открывала королева. Юная девушка, которой по странной прихоти случая суждено было стать однажды одной из самых знатных дам в мире, взяла меня под руку и, несмотря на приглашения со стороны принцев, в то время могущественных и знаменитых, а ныне забытых или изгнанных, весь вечер оставалась подле меня, беседуя со мной о чем-то романтическом, вроде романсеро о Сиде; она была самой красивой на балу, так что я оказался одним из тех, кому более всего завидовали. Судьбой вознесенная над всеми, сохранила ли она воспоминания об этом вечере? Вряд ли; и если эти строки попадутся ей на глаза, она, вероятно, скажет: «О ком это он говорит?»

Я говорю о вас, сударыня: вот уже двадцать лет, благодаря тем нескольким часам, которые вы уделили мне тогда, вы имеете в моем лице друга и защитника, и ценой всего лишь нескольких любезных слов вы сделали меня своим рабом на всю жизнь.

Вернемся, однако, к Мари Каппель, которая из детского возраста переходит в юношеский и, благодаря тому, что ей уже исполнилось пятнадцать лет, получает разрешение расширить круг своего чтения, читает Вальтера Скотта и обретает в Диане Вернон не только родственную душу, сопровождающую ее в грезах и помыслах, но и благородный и красочный образец, которому она будет пытаться подражать.

Да будет нам позволено привести здесь еще один портрет, изображенный Мари Каппель, — портрет тетки ее отчима, г-жи де Фонтаний.

«Невозможно было быть более снисходительной и в большей степени жертвовать собой во имя других, чем она. Если мне удавалось получить разрешение провести с ней утро, я была счастлива; поскольку собственные глаза уже не позволяли ей читать, в ход шли мои, и, чтобы отблагодарить меня, она декламировала мне свои чудесные переводы из Шиллера и Гёте, и стихи эти были настолько оригинальными и совершенными, что казались скорее перенесенными из одного языка в другой, нежели переведенными.