— Творя чародейство, маг изменяет суть вещей. Переносит малую толику себя на предметы, окружающую природу, людей. Создает амулеты и чарует замки, залечивает раны и утоляет боль, очищает реки и рисует миражи. Так и разлетается частичка божественной сущности серой пылью пустошей, белесыми полосами на деревьях, бесплодием некогда живого. Большое и малое колдовство, все оно здесь, вокруг нас. Это же ваши улики, следы. Пас простого знахаря через сутки не заметите, раз и нет мигрени, а вот ментальное воздействие, тем паче смертоубийство и через месяц прочтете. Пепелища за городскими воротами вы видели и знаете об их происхождении. Потому Храм и называет колдовство порчей. Ничто не берется из ничего и в никуда не уходит…. Имея возможность, силу, власть над материей, маг редко довольствуются безопасно малым, ему подавай горы воротить, поля взглядом выжигать, а что там за околицей творится — не барское дело. И де-юре, если он в чем и может быть повинен, то лишь в несоблюдении Ограничительного Эдикта, запрещенной волошбе, — том, что государство не может контролировать, считать и облагать налогом. Немного пошалит — Ковен пригрозит пальцем, набедокурит посерьезнее — познакомится с вами. Перед вселенной у него нет обязательств. Дали — пользуется.
— Так и вам дали.
— Айн силу свою признает, но к сущему на земле не прикладывает. Вспомните наш первый разговор. Разве те чувства, что вы тогда испытали, внушил вам я? Разве же я менталист? Гипнот? Магнетизер? Амулет ваш сигнализировал? Или, быть может, они уже были в вас, глубоко спрятанные от себя и других? А теперь вспомните детство: наверняка перед сном вы вставали на колени у своей беленькой постельки и молили о чуде, заводной машинке, плюшевом зайце… К кому вы обращались?
— К святому Арчибальду, — Ройс даже заулыбался своим детским воспоминаниям. Айн будто подглядел, все так и было: и маленькая кроватка с резной спинкой, и наивные просьбы о заветном пожарном разъезде, непременно с выдвижной лестницей и ключом для завода пружинных колес.
— Ну, конечно, все дети обращаются к Святому Арчибальду. Ибо по каноническому писанию был он добрый малый, жил в пещере отшельником и платы за свои чудеса не брал. Говоря по-простому, от просьб к нему не будет отката. Не будет равновесного удара по просящему.
— В детстве я как-то не вдавался в такие подробности, но да, нянюшка строго предупреждала, больше ни к кому…
— К чудотворцам, святым и богам обращаюсь и я. Разница между нами — меня слышат и отвечают. «Внемлют гласу моему». Свою силу я вкладываю в молитву. То, что вы приняли за ментальное воздействие — услышанная ектенья. И я несу ответственность за каждое такое «заклинание». Праведник может не бояться обратной стороны общения с высшей материей, но за большие и малые прегрешения мы держим ответ не только перед Храмовым судом, но и другим, куда более строгим, чем ваш, мирской. Мне нельзя касаться источника. Это условие нашего с богами, как бы это выразить, сотрудничества. Единожды оступившись, в лучшем случае поплачусь здоровьем, а то и рискую остаться на склоне лет вовсе без искры.
— Но ведь я не прошу вас колдовать, разве мало в вашем арсенале этих самых молитв, чтобы расколоть мага?
— Дело в том, что я серьезно сомневаюсь в виновности конкретно этого мага. Так мне подсказывает моя интуиция. И неустанной мольбы здесь будет мало, чтобы пронять равнодушие Мрака.
— А
— В вашем профессиональном чутье я уверен, — господин Бошан прямо посмотрел в глаза капитана. — Но здесь личное…
— Вы опять поднимаете этот разговор?
— Уж простите, что вторгаюсь, но по-другому никак. Эмоции, замешанные на симпатиях и чувстве вины, переводят фокус вашего внимания с дела на деву, так сказать. Ваша интуиция сейчас тяготеет к бедствующей Марике, а моя, хоть дама мне и не безразлична, к решению задачи.
— Тогда зачем вы со мной едете?
— Потому что так мне подсказывает, — он посмотрел куда-то под темнеющий свод кареты и улыбнулся, — интуиция.
«Признайся, ведь ты желала нашей встречи. Ах, это женское кокетство! Твоя кровь на белом песке — это было приятным сюрпризом. Ты звала, играла со мной, и я решил дать тебе немного этой игры. Ведь понравилось?
Мне думается, я выполнил все твои милые капризы. Пришел черед моих. Нет-нет, тогда, в этом кишащем голодными (жадными) до твоей чистоты крысятнике, я был не прав. Но и меня можно понять — устоять невозможно. Вот ты идешь мимо потемневших от порчи стен, и холодок инеем ложится на все вокруг. Морозный шлейф за моей феей. Ты моя ледяная царевна.
И освободить я тебя должен не в вонючем переулке. Ты достойна трона. Я дам тебе алтарь».
— Коллет!.. Колин!.. Полин, черт побери, как там тебя! Откроешь ты, наконец, дверь или я должен сам это сделать?