– Я должна была увидеть тебя. Хоть мне и нужно залечь на дно… Мне не стоит бывать здесь. – Она косится на немцев в конце бара. – Но я не доверяю этому Лоренцо. Он не заботится о людях. Он совсем не такой, как Роберт. Бланш, я боюсь за тебя.
– Лили, я могу о себе позаботиться. Я хочу участвовать. Хочу помогать. Я тоже хочу спасать жизни. Ты ведь не откажешь мне в этом, правда? – Бланш обнимает подругу за плечи. Лили качает головой и икает, пытаясь сдержать слезы. Внезапно Бланш тоже начинает плакать, хоть и не понимает почему. Наверное, возбуждение проходит и ему на смену приходит нервный срыв. И вот они вдвоем, уткнувшись лбами в стойку бара, тихо плачут, а Фрэнк пододвигает к ним очередную порцию мартини.
– Бланш!
Вздрогнув, Бланш поднимает голову и видит мужа, который с нескрываемым отвращением смотрит то на Лили, то на нее.
– Бланш, ради всего святого, где твоя одежда?
Она переводит взгляд на тесное домашнее платье с выцветшим цветочным принтом, на рваный плащ, который валяется у ее ног. И вспоминает, вздрогнув от чувства вины, как отдала свое пальто. Его пальто.
– Я, ну…
– Бланш все пролила на себя, и я дала ей другую одежду. Выглядела она жутко! Но нам было так весело! Вот так! – Лили тянется к Бланш, поднимает ее бокал мартини и произносит тост. – Твое здоровье, Клод! Повеселись вместе с нами!
Клод игнорирует Лили. Он берет Бланш за руку, собираясь утащить ее из бара.
– Иди ложись. Я не могу допустить, чтобы ты расхаживала в таком виде. Только не здесь.
Немцы, замечает Бланш – мартини еще не подействовал, хотя в голове начинает гудеть, а зрение становится менее острым, – наслаждаются этой маленькой драмой; они понимающе кивают. Как типично, как по-французски! Две пьяные дамы, одна из них – жена директора. Это все, что они видят. Все, что видит Клод.
Лили и Бланш – две пьяные подруги в загуле.
Она целует мужа в щеку (это очень влажный поцелуй, от которого остается след губной помады; Бланш безуспешно пытается стереть его рукавом позаимствованного платья) и говорит: «Прости, Клод, но у меня был жуткий день».
Она пытается улыбнуться, глядя мужу в лицо. Но это слишком сложно; чувствуя головокружение, Бланш закрывает глаза. Она знает, что ей придется мириться с его отвращением; еще очень долго ей придется разочаровывать его снова и снова.
Позволив Клоду верить в то, во что он хочет верить, в то, что он привык думать о ней, она сможет скрыть от него свою деятельность. Если он будет считать жену всего лишь неряшливой пьяницей, вечной головной болью, его будет бессмысленно допрашивать. Его будет не в чем обвинить, если ее поймают. Так она сможет спасти и Лили.
– Идет бычок, качается. Вздыхает на… – бормочет Бланш, прикрыв глаза и наблюдая, как лицо мужа все глубже прорезают знакомые морщинки отвращения. Удовлетворенная, она закрывает глаза и хихикает. – Старина Хло! Опять недоволен.
Бланш слышит, как муж тяжело вздыхает и уходит. Потом она тянется за очередным бокалом мартини.
Глава 22
Клод
Конечно, все дело в ней. В этой Лили.
Этой женщине. Этой стройной, миниатюрной особе. Это она развращает его Бланш, пробуждает в ней худшие инстинкты, поощряет самое безответственное поведение. О да, Клод знает, что Бланш любит выпить! Он знал это со дня их знакомства. Инициированная ею кампания по допуску женщин в бар – что это было, если не желание утолить собственную жажду? Ей доставляло удовольствие бездельничать целыми днями, сплетничать и выпивать с хемингуэями и фицджеральдами. Клод считает, что алкоголь позволяет ей забыться; забыть свою семью, такую далекую; забыть о прошлом, о том, от чего она отказалась, чтобы стать его женой. Но – в конце концов, Клод обычный человек и не может не искать себе оправдания – он никогда не просил ее от чего-то отказываться.
Она сама приняла это решение. И очень охотно.
В обществе Лили Бланш ведет себя особенно разнузданно и легкомысленно; она словно гонится за опасностью. Как будто угроза и так не таится всюду. Даже в «Ритце».
Ганс Эмлигер, его менеджер, как-то между делом говорит Клоду: «Клод, я знаю, что ты… что ты иногда работаешь допоздна. Если тебе нужна какая-то помощь, я буду рад подключиться. И я сохраню твой секрет».
Клод уверяет Ганса (не немца, а, слава богу, голландца!), что тот ошибается; откуда ему знать, друг он или враг? Откуда ему знать, о какой тайне говорит Ганс? В наше время нельзя рисковать, нельзя никому доверять; все люди – враги. До того чудесного дня, когда Франция будет освобождена и тайное станет явным. Все они молятся об этом. Но пока это, увы, кажется невозможным.