Госпожа Рекамье

Карнавал продолжался: череда маскарадов в бальных залах и на улицах, скачки берберийских лошадей на Корсо, конфетные сражения… Однажды, когда Амелия вместе с тетей и Адрианом направлялась в кукольный театр в палаццо Фиано, ей за шиворот набили целую кучу конфетти… Вскоре начался Великий пост: Жюльетта как будто уже устала от «карнавальных безумств», а вновь наступивший покой как нельзя лучше подходил для размышлений. По словам Амелии, ее «сильно взволновало» «натянутое, но такое печальное» письмо Шатобриана. Идет ли речь о письме от 28 января или о другом, утраченном? Шатобриан писал:

Какая Вы счастливая, что находитесь среди римских развалин! Как бы я хотел быть там вместе с Вами! Когда я вновь обрету свою независимость, когда Вы вернетесь в келью? Скажите мне, напишите. Не пишите этих сухих и коротких записок, подумайте о том, что Вы несправедливо причиняете мне боль. Вдвойне тяжело страдать, не заслужив ту боль, которую тебе причинили. Ваш, Ваш на всю жизнь.

Жюльетта пока не имела ни малейшего желания вернуться в маленькую келью. Она писала Полю Давиду, что с человеком, скрывающим истину, — Шатобрианом, — никогда ни в чем не уверен, и что она решилась не подвергать себя снова этим треволнениям. В следующем письме она пояснила свою мысль:

Если бы я вернулась теперь в Париж, то вновь окунулась бы в переживания, которые заставили меня уехать. Если г. де Шатобриан будет плох со мной, меня это сильно опечалит; если хорош — смутит, а я решилась отныне этого избегать. Здесь я нахожу развлечение в искусствах и поддержку в религии, которые спасут меня ото всех бурь.

Как можно убедиться, Жюльетта на пути к исцелению…

Смерть герцогини Девонширской

Конец Великого поста был отмечен новым испытанием: Жюльетта лишь недавно вновь обрела свою подругу Элизабет Форстер, герцогиню Девонширскую, и теперь вдруг потеряла ее. 30 марта 1824 года, после скоротечной болезни, она угасла на родине, которую себе избрала. Из родственников герцогини рядом с ней находился ее пасынок, наследник одного из крупнейших состояний и самых блестящих имен Англии. Поговаривали и даже писали, что он был ей не пасынком, а сыном, которого выдала за своего первая герцогиня Девонширская, законная супруга герцога Джорджина Кавендиш, разродившаяся дочерью. В те несколько дней, что длилась ее болезнь, к герцогине не допускали ее друзей, и молва приписывала инициативу этого заточения молодому герцогу Девонширскому, якобы опасающемуся, что правда выйдет на поверхность. В день агонии, когда герцогиня уже не могла говорить, герцог краткой запиской вызвал к ее одру г-жу Рекамье и герцога де Лаваля. «г-жа Рекамье опустилась на колени, взяла руку своей подруги, поцеловала ее и стояла так, рыдая, зарывшись лицом в ее постель. Герцог де Лаваль встал на колени с другой стороны. Больная уже не говорила; она узнала своих друзей, и тревога, написанная на ее лице, ненадолго уступила место радостному просветлению: она слабо сжала руку г-жи Рекамье. Тишина этой агонии, прерываемая все более затрудненным дыханием больной, через некоторое время стала полной. Герцогиня умерла», — пишет г-жа Ленорман. На следующий день герцог Девонширский прислал г-же Рекамье перстень, который был на его мачехе в ее последний миг и который она завещала Жюльетте. Ампер отметил еще одну деталь, усугублявшую готический характер сцены смерти: агония протекала на фоне страшной грозы, и всю ночь лил проливной дождь.

***

Римский мирок был потрясен еще одной смертью, и более всех, как и в случае кончины герцогини-кузины, переживал Адриан: юная мисс Батерст, восхищавшая всех своей воздушной грацией, выступавшая вместе с Амелией на подмостках во время тройного театрального представления в палаццо Венеция, жизнерадостная танцовщица, которой любовался Делеклюз, утонула в Тибре во время конной прогулки, устроенной герцогом де Лавалем. Спасти ее так и не удалось… Ее гибель всех оглушила. Адриан был неутешен: он корил себя за то, что в некотором роде был причиной драмы.

Умы были заняты этим настолько, что долгое время спустя еще продолжали вспоминать юную красивую девушку, очаровавшую Рим, но танцевавшую только одну зиму… Стендаль неоднократно вернется к этому ужасному происшествию, Шатобриан тоже.