Госпожа Рекамье

В довершение черной полосы королева Гортензия узнала в апреле о внезапной болезни и преждевременной кончине своего любимого брата, принца Евгения, — «упрямой головы», как говорил Наполеон, опираясь при этом на его повиновение и преданность… Жюльетта не колебалась ни минуты: она нанесла визит соболезнования своей подруге, явившись к скорбящим Бонапартам, презрев сплетни, которые не могли не родиться в атмосфере всеобщей недоброжелательности. Ее верность тем, кого она любила, стояла превыше всего и придавала ей мужества: «В подобном случае я не могу принимать во внимание интересы партии или общественное мнение: меня часто за это порицали и, возможно, еще будут порицать; мне придется смириться с этими упреками, ибо я чувствую, что буду заслуживать их постоянно».

Гортензия и Жюльетта встретились в последний раз 26 апреля, перед возвращением дочери Жозефины в Швейцарию: они решили прогуляться в Тиволи. Королева со своей свитой приехала туда в обществе лорда Киннэрда, пэра Ирландии, который участвовал в 1817 году в заговоре против Веллингтона и решил покинуть родину. Обе женщины любили эту сильную личность, несмотря на злобные слухи, касавшиеся его личной жизни и состояния, периодически приходивших в беспорядок. Г-жу Рекамье сопровождали Балланш и Ампер.

Г-жа Рекамье осталась в Риме, Гортензия же вернулась в Арененберг.

***

Мрачные часы миновали, весна завершалась в череде новых развлечений, неустанных поездок, паломничеств к самым замечательным памятникам. Жюльетта с замирающим сердцем вернулась в Альбано. Как и десять лет назад, когда она делила летний кров с семейством Канова, она играла на органе в церкви на рыночной площади. Она так была поглощена задумчивым и мягким обаянием замков, что потеряла шаль, спеша в Арриччу, откуда отправлялись верхом на ослах к дикому и древнему озеру Неми… Адриан не отходил от нее в тот день ни на шаг, предупредительный, внимательный, как в первый день их знакомства. Юный Ампер был мрачен: ему было неприятно видеть свою богиню «умиленной» воспоминаниями, и этот избалованный ребенок странным образом был несколько разочарован всеми этими красотами.

Каждое утро ходили на прогулку к вилле Боргезе, вилле Медичи. Когда смеркалось, предпочитали Пинчио. Амперу нравилось читать Данте, Ариосто или Байрона в тени деревьев. Настроение Жюльетты было безоблачным. Возможно, блуждая по огромным садам виллы Дория Памфили, вдоль излучин Яникула, она выискивала взглядом сосны, посаженные Ленотром, которые так любил Шатобриан… Ей было радостно вновь увидеть собор Святого Петра и Колизей в лунном свете. Она вновь проходила по улицам Древнего Рима. Опять сидела под дубом Торквато Тассо (еще не превращенным молнией в обугленный пень) и наведывалась на могилу поэта в церкви Святого Онуфрия… Побывала ли она в церкви Святого Людовика Французского? Там покоилась г-жа де Бомон, а неподалеку, в ногах у Караваджо, теперь еще и бывший друг Жюльетты в дни изгнания, маркиз Серу д'Аженкур…

Близился летний зной, побуждая строить планы. Может, поехать освежиться на берег моря? В Неаполь?

И вдруг в мирном салоне на улице Бабуина узнали новость, которая не могла не обратить на себя внимание: известие об однозначном и безвозвратном падении Шатобриана.

И все-таки Неаполь…

Это случилось утром на Троицу, но в Риме об этом узнали лишь десятью днями позже, а точнее, 16 июня: министр иностранных дел был низвергнут так же неожиданно, как и вознесен. Явившись в Замок засвидетельствовать свое почтение графу д'Артуа, он не был принят. Швейцар проводил его к частному секретарю графа, Гиацинту Пилоржу, которому было поручено передать ему в собственные руки приказ об отставке. Господство Шатобриана во французской дипломатии продлилось полтора года, после чего он узнал на своем горьком опыте, что значит воля государя. Его первая отставка — с посла государственного министра без портфеля, в 1817 году, — была предсказуемой. Эта же — ни в малейшей мере. Шатобриан был сражен: в два часа он очистил улицу Капуцинок. Но, как обычно, в невзгодах он не терялся: в очень скором времени он перешел в оппозицию, которую сам потом назовет «систематической»…

Ему как никогда нужны были заботы г-жи Рекамье, но г-жа Рекамье не имела никакого желания возвращаться во Францию. Ей было бы легче легкого уехать из Рима, где она еще находилась при получении известия об опале Рене. Она же, напротив, предпочла задержаться в Италии и решила провести несколько месяцев в Кьяйе, в Неаполитанском королевстве.

Она пустилась в путь 6 июля при обстоятельствах, которые заслуживают описания. Понтийские болота, кишащие разбойниками, были, как никогда, опасны для путешествующих, поэтому обычно передвигались группами по несколько экипажей, в сопровождении военного эскорта. Молодой Ампер, всегда восприимчивый к окружающей обстановке, описал в дневнике необычную кавалькаду в лунном свете (в жару обычно путешествовали по ночам), продвигающуюся вперед под барабанный бой, в окружении шестидесяти солдат в мундирах и при оружии, готовых в любую минуту пустить его в ход.