10 января 1949 года
Уважаемая фройляйн Бурда,
Большое спасибо за ваше письмо от 8 декабря 1948 года. Я вкладываю в конверт немного марок, чтобы вы могли продать их какому-нибудь филателисту и выручить небольшую копеечку на свои расходы, потому что в данный момент я не могу выслать вам денег.
А теперь, дорогая госпожа Маргит, я должен сказать вам, что единственное, что мы знаем о Мари, – это то, что нам рассказывают люди. Из
После того как я об этом узнал, я написал письмо в берлинский Красный Крест и Мари, на прежний ее адрес, но ответа так и не получил. Может быть, у вас есть какая-нибудь информация на этот счет? Я прошу вас сообщить мне о случившемся, если это возможно. Хотя я заранее понимаю, что, если новости окажутся плохими, мне будет очень больно; мне будет неизмеримо горько и тяжко узнать, что одному из моих детей пришлось пережить такую трагедию. Я бы ни за что в такое не поверил. Нашему роду насчитывается уже 250 лет, и до сегодняшнего дня никто из нас не был судим за преступления и не навлек на семью позора. Такое положение дел – очень тяжелое испытание и бремя для отца…
Дорогая фройляйн, пожалуйста, расскажите, что случилось, но говорите правду и ничего, кроме правды. Я готов к самым плохим вестям. Случись же так, что новости будут ужасными, прошу вас, напишите нашей замужней дочери, что живет на ферме, о том, что наша любимая Мари не была казнена, а умерла своей смертью. Пожалуйста, напишите то же самое моей другой дочери в Швейцарии, которая согласна помочь ей [Мари] встать на ноги в дальнейшем, если Мари останется жива и у нее будет какое-либо будущее.
Эта война обрушила на нас много горестей, и мы не знаем, когда они закончатся. В нашей деревне живет около 800 беженцев из Румынии – очень, очень достойные люди, потерявшие свою родину. Они состоят в
Искренне ваш,
Мандель [Франц]
[P.S.] Прошу извинить, что напечатал письмо на машинке, но у меня так трясутся руки, что я уже не в состоянии писать перьевой ручкой. И снова прошу принять мои приветствия и благодарности.