Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Единственная радость, которая грела сердце, – это наблюдать, как наши храбрые охранники разбегались словно зайцы, когда начинала выть сирена воздушной тревоги. К 1944 году они повидали на своем веку [достаточно] воздушных налетов союзников, где превосходство эсэсовцев разносили в пух и прах. Я был поражен, насколько тонка была грань, отделявшая непобедимых арийских храбрецов от арийских трусов.

Билл Глюк, бывший заключенный концлагеря Мюльдорф²

Тысяча девятьсот сорок четвертый год. С наступлением осени и окончательного завершения войны членов СС стали планомерно переводить обратно в Германию. Тридцатого ноября 1944 года Мария покинула Аушвиц и отправилась в лагерь Мюльдорф, где оставалась до конца войны. В суматохе последних дней Третьего рейха ее почти никто не замечал.

Мандель была назначена в Меттенхайм, женский вспомогательный лагерь Дахау, расположенный недалеко от города Мюльдорф и отвечавший за производство вооружения и строительство бункеров. В последние месяцы существования лагеря Мария была номинальной главной надзирательницей³.

К концу войны в Мюльдорф было перевезено более восьми тысяч заключенных концлагерей, в основном евреев, среди которых было восемьсот женщин⁴. Хотя некоторые из них работали в бригадах цементников, большинство трудилось на объектах инфраструктуры лагеря, включая кухню, прачечную, портняжную мастерскую и мусорокамеры. Смертность в лагерях Мюльдорфа была очень высокой: почти половина заключенных, отправленных туда, погибли⁵.

Уцелевший Билл Глюк вспоминает, что это был рабочий лагерь.

– Нашей задачей было построить подземный бункер для обслуживания самолетов. Лагерь не нуждался в газовых камерах – люди мерли как мухи⁶.

10 января 1945 года, через месяц после прибытия в лагерь, Мария отметила свой тридцать третий день рождения, но поводов для празднования было немного. Надвигающийся фронт наводил глубокую депрессию на надзирателей.

От этого периода сохранились две фотографии Марии. Сделанные, очевидно, во время какого-то простоя, другом или коллегой, они позволяют глубже понять душевное состояние Марии. Обе фотографии сделаны в лесу вокруг лагеря. На первой из них Мария одета в красивое белое платье и туфли; на руке часы, на шее – нитка жемчуга. Она непринужденно сидит на покрывале для пикника и выглядит милой, спокойной, даже женственной – чего не скажешь о женщине, известной своей жестокостью⁷. На другой фотографии царит обескураживающая невинность. Мария сидит на берегу пруда, одетая в повседневное платье, задрав юбку и опустив босые ноги в воду. Она похожа на деревенскую девушку, наслаждающуюся простым удовольствием и погруженную в дневные грезы⁸.

Вскоре времени для таких развлечений стало мало, поскольку американцы начали бомбить железные и автомобильные дороги, прилегающие к лагерю.

Мария пережила томительные воздушные налеты в марте и апреле и описывает ужас, депрессию и бессонницу. «В Мюльдорфе мы подвергались воздушным атакам, так что я несколько дней почти не могла спать. Лагерь находился рядом с аэропортом. Мы были отрезаны от мира и оказались в ловушке»⁹.

19 марта в 11:38 утра волна из двадцати семи американских самолетов начала бомбить железную дорогу. К 12:20 было совершено восемь бомбовых рейдов, было сброшено 760 бомб. Сто тридцать человек погибли, более трех тысяч были ранены. Для восстановления железнодорожной линии были привлечены заключенные из лагеря, к которым присоединились трудоспособные граждане. Вторая волна бомбардировок началась 20 апреля и унесла жизни двадцати заключенных. В результате этих бомбардировок Мюльдорф был в значительной степени разрушен¹⁰.

Условия в бомбоубежищах были ужасающими. Атаки могли длиться более двух часов, а люди были набиты «как сельди в бочке». В самом убежище была только одна дверь, ни одного окна и очень тусклое освещение. Один уцелевший вспоминал, что все выглядели злыми, было трудно дышать, а бомбы все падали и падали.

– Адский шум железной двери пугал нас каждый раз, [когда люди вбегали внутрь], бомбы падали и падали. Люди заходят постоянно, места нет, настолько тесно. У кого-то клаустрофобия, кто-то молится¹¹.

Что касается эсэсовцев, то, когда прозвучал сигнал «все чисто», они «повыскакивали из своих нор, отряхнулись, задрали подбородки в лучших традициях Муссолини и продолжили расхаживать, как будто ничего не произошло»¹².