Госпожа трех гаремов

– Что-то уж больно быстро град свой сдавать желаете, – разлепил царственные уста Иван Васильевич. – А на кого ясак собирать станете?

– Ясак с казанских земель будем собирать на тебя, государь, – заверил Чура Нарыков. – Все в твоей власти, царь Иван. Жалуй, кого считаешь нужным, и казни всякого, кто против твоей воли встанет.

– А если Шах-Али противиться станет?

– Если не согласится… Тогда пускай царь Иван прикажет своим стрельцам ехать обратно, хан Шах-Али сам убежит из Казани.

Фирман царя Ивана

В лютый февраль через Благовещенские врата из Москвы отъехал санный поезд и, попирая полозьями хрустящий звонкий настил, заспешил по Казанской дороге. Алексей Адашев ехал в теплом возке, укутавшись в мохнатую овчину. Он вспоминал напутственные слова государя:

– Казанцы все по-своему норовят сделать, лукавы не в меру. Ты Шах-Али скажи, чтобы он с Казани сошел, вместо него крепкий боярин править будет. А что потом с татарами делать, – Иван Васильевич поднял глаза кверху, как бы выспрашивая совета, – авось Спаситель надоумит.

Рядом, укутавшись в длиннополый кафтан, тихо посапывал Чура Нарыков. «Спит басурман, – подумал беззлобно окольничий, – словно и дела ему нет до своего улуса. Пускай у государя обо всем голова болит».

Шах-Али встретил доверенное лицо государя радушно. Обнял окольничего за плечи, прижался щекой к его волосатому лицу и едва глянул на своевольного Чуру.

Нарыков вел себя как равный, гордо поднял подбородок и присел рядом с Алексеем Адашевым, а потом протянул фирман. Весь его вид вопил: вот тебе опала государева!

Шах-Али взял письмо, не спеша прочитал до конца, а потом проговорил:

– Стало быть, даже хана себе присмотрели… И кто же он? Русский боярин!

– Лучше русский боярин, чем такой хан, как ты, – надменно ответил Чура, потом поднялся и быстро пошел к выходу.

– Что, попало тебе, хан? – посочувствовал Алексей Адашев, когда мурза удалился. – Я бы помог тебе извести этого татарина… Да и других ворогов твоих! Вот государева грамота, она на все дозволение дает, – вытащил он из рукава скрученный свиток.

– Чего желает мой брат?

– А чего еще государю желать, окромя как покоя? Смутьяны вы все – казанцы, узду на вас крепкую надобно. Да государь-то у нас больно молод и сердцем незлобив. Жалеет он вас всех, не хочет мира нарушать. А государю моему вот что надобно: укрепи город русскими людьми, а татар в посады высели. И тогда проси у великого московского князя всего, что пожелаешь.

Шах-Али хлопнул ладонью по столу, и ваза, стоявшая в самой середине, мелко забренчала.

– Пусть государь попросит все, что угодно, но только не этого! Я мусульманин и не могу отречься от Аллаха. Казань была мусульманским юртом, таковым и останется!

Окольничий Адашев нахмурился, и брови, что крылья птицы, взметнулись:

– Ты не хочешь помочь государю, так ли я тебя понял, хан? Это мне передать Ивану Васильевичу?

– Я помогу моему брату, чем смогу… Но Казань останется мусульманским городом, – твердо объявил казанский хан.

Перед уходом

Поздно ночью в покои хана вошел дервиш. Сутулая фигура Шах-Али склонилась над столом, хан что-то писал при желтом свете фонарей.

– Шах-Али! – позвал ночной гость.

Хан слеповато сощурился на дверь и произнес:

– Проходи. Я давно дожидаюсь тебя. Я пишу письмо московскому царю, да простит он мне мою дерзость.

Гость разогнулся, и под жалким халатом дервиша показалась вышитая жемчужными нитями одежда мурзы.

– Что затевают казанские карачи?

– На днях они собрались во дворце Нур-Али и решили послать в Астрахань посольство за новым ханом.

– Вот как! Кого же они хотят?

– Не так давно в Астрахань вернулся Едигер, который служил у урусского царя. Так вот, казанские карачи хотят просить его, чтобы он занял твое местo.

Казанский господин невесело усмехнулся:

– Неужели они не могли найти себе более достойного хозяина? Хорошо, ступай, мне нужно побыть одному.

Дервиш поклонился, и у самого ворота в свете мерцающего фонаря блеснула алмазная брошь. Гость спрятал от случайного взгляда лицо и оставил ханские покои.

Шах-Али в тот день лег далеко за полночь. Расстелив на полу коврик, он долго молился, призывал Аллаха в свидетели и убеждал в своей правоте. «Пусть же он увидит и поймет, что я не мог поступить иначе. Пусть же он рассудит мой поступок по справедливости. Если я действительно в чем-то не прав, пускай он накажет меня».

Шах-Али скинул с себя одежду и прилег на мягкие покрывала. Не брал хана сон, без конца вспоминалось былое. Трижды он приходил в Казань как хан и дважды был изгнан. Этот город всегда приносил ему только страдания. И вот сейчас проклятие нависло над ним в третий раз. «Прости меня, Аллах, за дерзость, но ты всегда был несправедлив ко мне. Чем же я заслужил такую немилость?»

Шах-Али хлопнул в ладоши. Неслышно ступая, в покои вошел тучный евнух.

– Чего хан желает?

– Приведи ко мне Ильсияр, и пусть возьмет флейту, я хочу послушать, как она играет.

Евнух скоро вернулся, следом за ним вошла любимая жена. Потупив глаза перед всесильным господином, она ожидала его приказаний.