Честно говоря, я просто сломал голову, когда думал какой музыкой украсить детектив. Взять бы Виктора Цоя, но его время ещё не пришло. Да и на худсовете меня просто расплющат за «Группу крови на рукаве». И буквально два дня назад я вспомнил детский фильм «Большое космическое путешествие», которое в детстве засмотрел до дыр. «Ну что ж, врежем рок в этой дыре», — подумал я и на двух басовых струнах заиграл песню Алексея Рыбникова из 70-х годов:
Наши лица ветром
Скорость обжигает,
Мчится нам навстречу
Трека полотно.
Тот, кто не рискует,
Тот не побеждает,
В жизни ли, на гонках —
Это все равно!
Скорости не сбрасывай на виражах.
Па-па-па па-бу-па!
Только так научишься побеждать.
Побеждать.
— Ну, что звёзды кино в шоке? — усмехнулся я, когда после одного припева и куплета увидел широко открытые и выпученные глаза абсолютно всех свои коллег.
— Ох, ёёё, — почесал затылок Леонид Быков. — Слушай, Феллини, а давай я эти слова просто спою, на унца-унца, как блатную песню. Хорошо получится. Как наша пионерлагерная. Ха-ха! Давай слова.
Я протянул Леониду Фёдоровичу свою записную книжку, куда записывал умные мысли и удачные фразы для диалогов, и отдал гитару. И товарищ Быков за пять минут забойную песню из будущего превратил в «изгиб гитары жёлтой, ты обнимешь нежно», которую тут же с удовольствием принялись подпевать и остальные члены съёмочной группы. «Ничего, для боевой сцены я запишу музыку в стиле рок, — подумал я. — Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались».
Глава 7
В замечательное субботнее утро 4-го июля 1964 года я, как и во все предыдущие дни, переступил порог киностудии «Ленфильм». И хоть на улице накрапывал вредный и тягомотный дождь, настроение было превосходным. Во-первых, сегодня мне предстояло увидеть весь актёрский ансамбль дебютного полнометражного фильма в сборе. Во-вторых, я наконец-то полностью закончил сценарий, переписав некоторые диалоги и последний 25-ый эпизод, который решил держать в секрете до последнего съёмочного дня. В-третьих, моя любимая актриса Нонна, которую я держал за руку, тоже выглядела счастливой. А для мужчины это немаловажно.
— Зайдём в кафе? — спросила она, когда я остановился напротив объявления о Первом всесоюзном фестивале кино.
Официально фестиваль считался ленинградским, однако в Ленинграде было запланировано всего-навсего открытие и закрытие этого съезда честных тружеников советского кино. Вся остальная рабочая программа, обсуждения и круглые столы, были перенесены в санаторий «Красный холм». Эта бывшая финская здравница «Канкала» располагалась под Выборгом на берегу живописного озера, что могло нанести непоправимый вред здоровью всех киношников. «Это же семь дней непрекращающейся и необузданной коллективной пьянки! Хорошо хоть медицинские работники под боком», — подумал я и пробурчал вслух:
— А неплохие фильмы заявлены в программу: «Живые и мёртвые», «Тишина», «Живёт такой парень». Кстати, это дебют Василия Шукшина.
— Ты с ним знаком? — спросила Нонна Новосядлова.
— Никогда не видел, зато много слышал.
— А я слышала, что лучше один раз увидеть, — улыбнулась актриса.
Я тихо хохотнул и, взяв девушку под руку, направился к лестнице, ведущей на третий этаж. И тут, словно из-под земли вырос дядя Йося Шурухт. Он уже четыре дня осаждал меня, как средневековую крепость, и буквально требовал записи нового миньона. Кстати, наша первая мини-пластиночка разлеталась по всему необъятному СССР огромными тиражами. По слухам, которые мне сообщил Эдуард Хиль, песни: «Королева красоты» и «Любовь настала» крутили даже в соседней Польше. Какой-то друг ему рассказал, что слышал нашу музыку в Варшаве. К сожалению, деньги с этого многомиллионного бизнеса пролетали мимо моего кармана. Моей интеллектуальной собственностью распоряжался кто угодно, но не я сам.
— Когда будем писать новые песни? — зашипел дядя Йося, встав на моём пути.
— Этот вопрос будем решать завтра, — буркнул я и, отодвинув навязчивого делового дальнего родственника, продолжил с Нонной путь в сторону кафе.
— Ты мне это говорил ещё вчера, — увязался он следом за нами.
— И позавчера, и три дня назад, — я остановился около лестницы и, два раза стукнув себя кулаком в грудь, добавил, — пока бьётся это неравнодушное сердце — склероз не пройдёт.
— Ну, допустим, значит, завтра скажешь точно? — дядя Йося больно ущипнул меня за руку.
— Завтра скажу точно, но если буду уверен на все сто процентов, — хмыкнул я, смахивая ладонь дальнего родственника.
— Издеваешься? — криво усмехнулся он.
— И в мыслях не было, — соврал я. — Просто я — пламенный борец за стабильность.
— И поэтому ты мне, старику, стабильно обещаешь каждый день одно и то же, так? — дядя Йося держался из последних сил, чтобы не устроить скандал.
— Между прочим, на востоке, где верят в переселение души, есть такое старое проклятие: «Чтоб жить тебе в эпоху перемен», — сказала Нонна. — Но вы, Иосиф Федорович, не расстраиваетесь, как только появится гонорар за первую пластинку, мы тут же запишем вторую.
— Вот, — я многозначительно поднял указательный палец вверх, — устами красавицы глаголет истина.